Семейный портрет спустя 100 лет - страница 36

Как только она скрылась за входной дверью дома, папа тут же сообщил своему уже бывшему другу, что с этого момента она его и только его, Виктор может о ней забыть. Драка началась тут же.

Папа не отходил от Лили и не давал Виктору приблизиться. Он ждал её утром возле дома. Он вертелся вокруг неё на переменах. Он умудрялся во время урока заскакивать к ней в класс и подсаживаться рядом за парту. Мама смущалась, краснела и грозила с ним больше никогда в жизни не общаться.

Виктор пытался его «отшить». Драки не прекращались в течение нескольких месяцев. Сторонники Виктора собирались после школы и шли на бой с папиной «ордой». Папе в драке сломали нос. Нос покосился в сторону, а папа стал походить на боксёра. Виктора наделили сотрясением мозга. Кончилось дело печально – поножовщиной. Виктора увезли в больницу с ножевым ранением. У папы остался шрам на всю жизнь, проходящий через висок и щеку.

– Купидон расписался у меня на лице, – шутил папа.

На этом их дружба закончилась навсегда. Общие приятели, решившие помирить друзей детства, привели Виктора к нам в дом лет через пятнадцать-семнадцать. Переступив порог, он задержал взгляд на маме, на девочках, похожих на неё. Мать и дочери лепили вареники. У девочек были испачканы мукой не только руки, но и лица, и от того они напоминали фарфоровые статуэтки.

Виктор застыл, окаменел. Постоял минуту, остолбеневший. Перевёл взгляд с женщины на девочек и снова на женщину. Не сказав ни слова, повернулся и ушёл. Больше мои родители его не видели. Мира не получилось.

Эту историю мы слышали с детства, шрам был свидетелем, и скрыть факт драки ни от нас, ни от внуков не удавалось. На вопрос, почему мама выбрала папу, мама отвечала, что папа взял её измором.

Когда я была младше, меня интересовали романтические подробности, как папа просил руку и сердце моей мамы. Мама догадывалась, что я хотела слышать, и начинала рассказывать, как однажды июльским вечером они с папой катались по озеру. Небо было необычно звёздным, звёзды отражались в глади воды, словно звёздная бездна была над ними и под ними. Иногда лёгкое движение весла перемешивало звёзды в озере, как крупинки риса в супе, сталкивая одну с другой. И тут мой папа говорил:

– Лиля, я без тебя жить не могу. Выходи за меня замуж.

И мама кивала.

До следующего раза мама забывала, как папа просил её руки. Теперь они с папой катались на катке под звуки вальса. Почти все уже разошлись, а они всё катались и катались. Мама случайно оступилась и упала, подвернув ногу. Папа поднял её на руки, продолжая кружиться, прошептал:

– Я люблю тебя. Я знаю, что я тебя не стою, но сделаю всё, чтобы ты была счастлива. Выходи за меня замуж.

Версии сменяли одна другую, немножко напоминая сюжеты из бульварных романов, о существовании которых я пока не подозревала. Но уже давно заметила несовпадения в этих рассказах, хотя продолжала делать вид, что верю. Мне нравилось слушать, как дети любят слушать одни и те же сказки до бесконечности. Однажды я всё-таки не выдержала и спросила, почему история, которую она рассказала сегодня, отличается от предыдущей.

– Папа много раз просил моей руки, пока я согласилась.

Я ей поверила. На самом деле ничего подобного не было.

Был секс тайком, в чулане, который служил складом для медных тазов, в которых варили варенье; бутылей для наливок; трехлитровых банок, куда перекручивали смородину и малину с сахаром на случай простуды. Там же хранились двойные окна на зиму, между которыми прокладывался слой ваты, посыпанный блестками и новогодней мишурой. В чулан составлялись вещи, вроде бы уже не нужные, но ещё и не рухлядь. В раме узкой железной кровати были проложенные доски, застланные одеялами. Во время полового акта доски под мамой и папой сдвигались, перекашивались и проваливались на пол вместе с подушками и одеялами. Мама с папой летели следом, не обращая внимания на ушибы и боль, предаваясь юношеской страсти. Так я была зачата.