Сенека. Наставник императора - страница 16
– Зря волнуетесь! Старость – вот неизлечимая болезнь, а молодым под силу с любыми недугами справляться! К тому же, как отец пожелал, я стал воином, а римский воин никому не сдаётся.
Но странная болезнь неумолимо пожирала организм Луция: временами его одолевал непрестанный кашель. Приступ подолгу не отпускал, а когда страдания прекращались, появлялась одышка. Уверенность в выздоровлении покинула и Луция. Он делился с отцом:
– У меня при кашле будто внутренности извергаются наружу. Потом чувствую в груди такой жар, словно огонь охватил дом, а гасить нечем.
Пришёл день, когда Луций настолько скверно себя чувствовал, что обречённо признался отцу:
– Я уже ничего не боюсь: любая болезнь либо заканчивается сама по себе, либо приканчивает больного. Но в обоих случаях боли прекращаются.
Сенека Старший не хотел верить словам сына:
– Луций, дорогой, пока ты сохраняешь дыхание, храни и надежду. Болезнь можно одолеть мужеством, если дух твой будет бодр.
Врачи признали неизлечимую чахотку, и пока они бессильно разводили руками, Луций пришёл к выводу, что не стоит ожидать конца. Он не воспринимал себя слабовольным, но мысли о смерти появились сами собой, лишая покоя и самообладания. Болезнь отнимала способность нормально дышать, лишала шанса работать – там, где он всегда мечтал… В один из дней у постели бледного, исстрадавшегося больного появился старший брат Новат и попробовал его подбодрить. Но Луций вяло ответил:
– Я не задержусь в этом мире – уйду из жизни. Однако я ничуть не расстраиваюсь. Мне лишь остаётся, как герою драматического спектакля, без жалоб встретить свою смерть.
– О чём ты говоришь, Луций?! Любая болезнь оставляет надежду! Ты молод! Ты нужен семье и Отечеству! Тебе много ещё предстоит сделать для Великого Рима!
Луций усмехнулся:
– Ты же не хочешь употреблять плесневелый хлеб? Вот и я отказываюсь: когда жизнь уже ничего не стоит, я не хочу доживать её в столь жалком состоянии, цепляться за каждый день. Если я не в силах получать от жизни счастье, мне следует отринуть такую жизнь.
– Но разве стойкому человеку, каким я представлял до сих пор тебя, не следует отдалять печальный итог своей жизни?
– Помнишь Сократа? Он встретил смерть бестрепетно, без смятения и трусости. Вот почему мне глупо бояться собственной смерти.
Луций угасал на глазах своих близких, терял интерес к жизни и думал только о том, как достойно уйти, не принося семье хлопот. Ему казалось, что покончить с собой проще, чем страдать и терпеть мучения. Но пойти на это не хватало решимости.
И вот в один из дней Луций почувствовал себя лучше и пожелал записать свои мысли в дневник:
«…Всё дело в вопросе, что лучше – продлевать жизнь или приближать смерть? Сейчас мне представляется любопытным посмотреть, как выглядит конец жизни…»
«…Если тело не годится для предназначенной ему службы, почему бы не вывести на волю измученную душу? И поскольку жалкая жизнь куда страшнее скорой смерти, глупо не отказаться от такого шанса…»
«…Я бы не стал бежать в смерть от болезни, если она излечима. Но если знаю, что придётся терпеть боль постоянно, уйду – не из-за самой боли, а из-за того, что она будет мешать всему, ради чего мы живём…»
Надежда на избавление от болезни пришла неожиданно. Всё благодаря тётушке, супруг которой к тому времени получил должность наместника в римской провинции Египет – житнице Средиземноморья. Будучи наделённым высоким должностным статусом – «второй человек после римского императора», – Гай Галерий управлял территорией из Александрии – бывшей столицы империи Александра Великого. Должность наместника была связана ещё и с командованием размещёнными там римскими легионами. Тётушка написала, что огорчена странной болезнью племянника, но она уверена, что климат в Александрии пойдёт Луцию на пользу.