— Так тебя вроде и ублажать не надобно. Ты же, как животное. Возжелал — взял.
— Это право не животного, а сильного, — покоробило такое замечание, хотя чего греха таить, сам на звериную похоть пенял.
— От животного человека отличает умение себя в руках держать и не кидаться на слабых. Нет чести в том, кто силу супротив заведомо его слабее применяет, — огорошила едкой мыслью, в коей была разумность.
— Так я и не кидаюсь. Ты жива, здорова, хотя порки заслужила, пока обжималась с княжичем. Аль я чего-то не понял? Пропустил? Нравы тепереча свободней стали, и замужние девки с кем непогоди могут любиться?
Вольха покраснела, рот открыла было, но так и выдохнула, явно слов не найдя.
— Вот и придумай себе за это наказание! Дабы я не переборщил, а то... душа у тебя ранимая, плоть слабая. Не то скажу аль сделаю, а ты и не переживёшь... Как я потом оправдываться перед батюшкой твоим буду? И княжич твой любый роптать на меня станет. А так. Воротишься домой... Светозар у порога аль под окошком ожидать тебя будет, — растягивал слова, пристально следя за женой, — аль у дерева?.. Тебе же так боле нравится, верно?..
Обмолвиться о том, что задело меня их общение, негоже было. Слабость мою показывало. Но дорогА реакция Вольхи на то, что мне ведомо и о чувствах её трепетных, и о женихе из другого княжества, кто давненько пороги их дома обивал, желая заполучить княжну Грозненскую.
И о том, что видел их...
Пусть не всё слышал, но глазам доверять привык.
Вольха со Светозаром под ивой долго обжимались, шушукались, а до этого в доме княжьем княжнич за ней хвостом ходил, следил, момент поджидал, чтобы её заловить... И что важнее всего, а для Аспида раздражительней — она не против была!
А чутьё Аспида под стать звериному — не ошибался Змий на сей счёт... легко считывал эмоции людишек. Остро ощущал, потому и распирало его от неуёмного желания порвать княжича и проучить за то, что посмела сердце другому отдать!
— Видал, стало быть, — шумно выдохнула. — Ты прав, — кивнула в стол, — недопустимо то было, — в тихом тоне вина плескалась.
— И потому ему не отказала в разговоре наедине? — не ведал, что во мне так ревность сильна и слепа. И никак не ожидал, что признание Вольхи не маслом смягчит рану, а солью окажется. Терял я себя... А жена не понимала того, продолжала исповедь:
— Да, то, что не искала с ним встречи, оправданием не может служить. И то, что... — опять сглотнула, слова подбирая, — позволила в разговор утянуть... виновата. Не в лучшем свете выставила, но... клянусь, что ничего не было меж нами. И я... готова обещанное и родителями, и мной исполнить. Но не уверена, что хватит меня на год... ежели так и будешь... — запиналась на мыслях, — порвёшь скорее...
— А ты не провоцируй, и Аспид будет смирнее ящерки на солнышке, — отчеканил как можно ровнее. Не думал, не гадал, что придётся объясняться с девицей. Не собирался упрекать и себя принижать, обиды выговаривая. И вообще, было, уже послать её хотел. Пусть в опочивальню шурует, да взгляд на вырезе её платья залип.
Забыла Вольха о стыде, смущении... руки под столом заминала, вот и открылся доступ к телу. Белоснежная кожа, коей солнце не касалось. Высокая, упругая грудь. Тонкая ткань так её облизала, что я всю красоту созерцал. И оголять без надобности, но руки чесались... огонь в животе зародился, кровушка буйно побежала.
— Из тебя ящерка... — явно мои непотребные мысли прочитала Вольха и зло запахнула вырез платья, скрывая от меня красоту своего девичьего тела.
