— Остров? — сердце гулко долбилось в груди.
— Он самый! — небрежным толчком Аспид оставил меня в покое у последнего окна. — Никто не покидает острова без моего ведома. Нет ни одного судна, которое бы я сюда подпустил. Нет ни одного судна, которое бы отчалило без моего дозволения. Любого, кто без разрешения приблизится, я уничтожу. Я не буду рисковать домом. О том всяк предупреждён! И всяк ведает, что в немилость ко мне лучше не попадать, потому не сыскать ни одного жителя, который бы приютил тебя без моего согласия.
— Господин, — речь Дамира прервал тихий стук. Дверь приоткрылась: — Ванна готова, — в комнату Вейта заглянула и, ежели вначале с улыбкой раскланивалась, то меня завидев, помрачнела.
Дамир
— Можешь быть свободной, — распорядился, даже не глянув на прислужницу, когда спустились до комнаты с купальней, коих в этих землях не делали и даже не видали в глаза.
И я бы не ведал об этом чуде, но однажды в дальнем странствии мне посчастливилось искупаться в такой лохани и, естественно, по возвращении домой велел плотнику смастерить наподобие.
Поработал мужик на славу. Купальня добротная вышла, но широкая, тяжёлая и глубокая — как раз под меня. Установить её на мою любимую высоту было несподручно, и для прислуги таскание воды наверх стало бы долгим и нелёгким делом, потому было решено помывочную оборудовать на удобном первом поверхе. И набирать воду, и спускать отсюда куда проще.
— Как прикажете, — прислужница явно хотела что-то ещё сказать, но, зная мой нрав, благоразумно скрылась за дверью.
И только мы с Вольхой остались наедине, кивнул:
— Ну, что стоишь? От грязи отмыться не желаешь? — кивнул на огромную купальню с горячей водой, над коей пар витал.
Но жена на меня с таким ужасом взирала, что у меня вновь взыгралась желание её поучить послушанию и смирению.
— Неволить не буду, как хочешь, — скрипнул зубами, стянув с себя рубашку.
— Ты что... — запнулась на слове, обхватив себя руками за плечи, пунцовой краской заливаясь, — тоже мыться собрался?
— Да, — ровно бросил. А когда разделся донага, стянув и брюки, да в воду залез, вообще отвернулась стену каменную изучать.
Тоже мне скромница!
— Ты грязная и замёрзла уже. Хватит целомудрие из себя корчить. Не поверю я в него, опосля того, что видал. Раздевайся и ко мне залезай, — надоело созерцать её спину и слушать взволнованное сопение.
— Но, — полна возмущения, было, повернулась, да как меня голого увидала, опять смущённо в стену глаза упёрла, уже яростно пыхтя: — Ты же сказал, что не будешь неволить...
— Так я не заставляю меня ублажать. Ты же мне жена? — вопрос вроде простой.
— Д-да, — нехотя кивнула Вольха мне, но глядя в каменную стену и явно выискивая подвох в моих словах.
— Разве не входит в обязанности жены мужа омывать? — продолжал с интересом изучать затылок и прямую спину княжны. Даже сейчас: грязная, жалкая, помятая, в платье этом, плотно облепившем хрупкий стан, она не теряла достоинства. Держала себя ровно, но на моей последней фразе воздуха хватанула, словно огрызнуться собиралась, и тотчас с сомнением покосилась через плечо:
— И ты... не тронешь?..
— Силой не возьму, — подтвердил, что опасаться нечего... почти, — ежели правило запомнила, — на всякий случай спокойно добавил, пристально следя за чуть осмелевшей девицей. — Ну же, — терпеливо потребовал: — мой меня, жена, — последнее с издёвкой вылетело.
