— Не рыпайся, — сказал один из братьев. — Хуже будет.
Значит, они решили, что люди надежнее артефактов. Или не захотели портить их огнем. Оказывается, я не знала, как пламя действует на блокирующие артефакты. Странно, но этот вопрос на несколько мгновений показался мне очень важным, но спрашивать было бесполезно. Сопровождавшие, за исключением брата, предупредившего, чтобы «не рыпалась», не удостоили меня ни словом.
Но если мне вернули магию, может, расщедрятся и на последнее отпущение? Я не стала спрашивать, как не стала и тешить себя надеждой — не так горько будет разочаровываться.
Мне помогли взобраться в телегу, вокруг выстроились братья, и среди серых их ряс матушка Епифания в белом одеянии выделялась, точно белая голубица между сизых собратьев. За эту ночь матушка, казалось, состарилась лет на десять, а взгляд ее блуждал, то устремляясь к небу, то опускаясь к земле, но ни разу не остановился на мне. Я тоже не стала на нее смотреть. Может быть, вчера я действительно была безумна, но и сегодня не пожалела ни об одном сказанном слове, хотя едва ли решилась бы их повторить. Лучше смотреть в небо — пока его не затянет дымом, а потом мне станет ни до чего.
15. 15
Четверть часа до площади Правосудия минули слишком скоро. Несмотря на ранний час, ее заполонил народ, и братьям пришлось раздвигать людей, чтобы проехала телега.
«Вон она, — раздался чей-то голос. — Ведьма!»
«А выглядит такой невинной»
«Брата уморила!»
«Притворялась посвященной сестрой!»
«Легла под некроманта!»
Я вспыхнула. Мало было клеветы, так еще и это. Попыталась высмотреть в толпе того, кто это сказал, но все лица слились в одно — любопытное, насмешливое. Зло в моем лице заслужило смерть, и они ждали, когда меня настигнет справедливая кара.
Яблочный огрызок ударил в плечо. Я брезгливо смахнула его. Вчера белоснежное одеяние выглядело заношенным и помятым. Странно, что меня не облачили в серую хламиду смертника. Наверное специально, чтобы показать всем — никто не избегнет справедливого наказания, ни чужой, ни свой, точнее тот, кто был своим.
Страх все-таки накрыл меня, когда телега остановилась у помоста. Ноги подкосились, но мне снова не дали упасть.
Кузнец сбил оковы, меня втащили на помост, прикрутили к столбу, связав руки за спиной. Никто и словом не обмолвился про последнюю возможность исповедаться и покаяться.
Значит, все-таки быстрой смерти не будет. Но почему? Месть? В назидание другим сестрам? Или они — эта мысль едва не заставила меня рассмеяться — действительно пекутся о моей душе?
Глашатай начал зачитывать список моих преступлений. Оказывается, я не только помогла сбежать некроманту, но и много лет вредила ордену, притворяясь примерной сестрой. С первого дня в обители начала вредить, видимо, иначе откуда бы взялись те самые много лет?
— Неправда! — не выдержала я. — Все это неправда!
Меня не услышали.
Я еще раз посмотрела в толпу, надеясь увидеть хоть одно лицо, на котором было бы сочувствие. Тщетно. Подняла взгляд. В окнах домов, окружавших площадь, виднелись головы. И там все то же любопытство и предвкушение. Взгляд скользнул дальше
Ратуша! Столичная ратуша. Открытое окно, из которого свисал бархатный — то ли от страха, то ли благодаря дару мое зрение обострилось так, что я отчетливо видела — ковер с вышитым королевским гербом. И в окне — он. Король.
Всем существом своим, всей силой своего дара я потянулась туда. В висок словно врезался тупой камень, но мне было все равно.
