Я видела короля так ясно, словно стояла в паре ярдов от него и знала, что сейчас он видит меня. Наши взгляды встретились.
— Отец! — закричала я, и усиленный даром голос полетел над площадью, заглушая глашатая и гул толпы. — Это я, Эвелина, твоя дочь! Я невиновна! Спаси меня!
Его лицо окаменело. А потом король встал, и, развернувшись ко мне спиной, ушел в глубину комнаты.
Еще один камень ударил мне в висок, отшвыривая обратно на эшафот, а следом раздался крик.
— Остановите ее! Поджигай!
Я пришла в себя. Нет, это не камень. Это инквизиторы пытались заблокировать мою магию — так же, как когда я потянулась к ней во дворе храма. Правда, похоже, получалось у них так себе. Дюжина братьев, окруживших помост, как один обернулись ко мне, и все выглядели бледными. Кто-то склонился, сжимая виски, у одного шла носом кровь, еще двое хватались за соседей в поисках опоры. А первый брат смотрел так, будто вместо меня ему явилась орда демонов.
— Поджигай! — крикнул он.
На ладони палача появился язычок пламени, толпа загудела, но в гуле мне послышалось не радостное предвкушение, а ужас.
Или это меня придавил ужас — придавил в буквальном смысле, будто накрыл тяжеленным ватным одеялом и навалил сверху мешки с песком, под которыми не шелохнуться, не вдохнуть в полную силу.
Я хотела зажмуриться, но тело отказалось мне подчиняться. Стояла и смотрела, как в руках палача разгорается моя смерть.
Из помоста перед палачом выросла белая фигура. Я бы назвала ее призраком — но призракам вроде как полагалось быть прозрачными, а эта выглядела плотной, точно мраморная статуя. Точная копия палача.
Он отшатнулся, а на голове призрака истаял капюшон, обнажив лицо. Довольно приятное мужское лицо. Палач попятился, осеняя себя священным знамением, огонь на его ладони погас.
Толпа завыла в ужасе, но я смотрела не на нее — только на две фигуры на эшафоте. Палач сотворил священное знамение на своего двойника. Призрак рассмеялся — жестко и жутко, а в следующий миг я вскрикнула вместе со всеми — с лица его клочьями поползла плоть, обнажая провалы глазниц и оскал черепа. Ошметки призрачной плоти продолжали сползать — открылся хребет, ребра и кости рук, таз, и, наконец, голый скелет стоял перед палачом, зло и безжалостно хохоча таким знакомым смехом — но в смятении, охватившем меня, я никак не могла вспомнить, где слышала этот смех.
Палач, дрожа, продолжал пятиться. Скелет сложился, рассыпался прахом, который унес порыв ветра. Человек, достигнув края эшафота, оступился, завопив, рухнул вниз, и я потеряла его из виду.
— Некромант! — Хорошо поставленный голос Первого брата перекрыл вой толпы.
В следующий миг еще один призрак вырос перед ним. Окинул своего двойника мудрым и суровым взором и изрек:
— Твои чресла бесплодны.
Чресла? Братья же дают обет безбрачия… Несмотря на ужас, творящийся вокруг, я едва не рассмеялась сама над собой. После того, что пытался сделать со мной Михаэль, должна была бы понять истинную цену тех обетов. И призрак словно услышал меня.
— Ты попрал обеты, надеясь оставить наследника, но лишь зря обрек свою душу на вечные муки. Ничего не останется в этом мире после тебя.
Первый брат отшатнулся. Рука его взметнулась было в священном знамении, но в следующий миг он овладел собой. Выпрямился, отворачиваясь от призрака.
— Здесь некромант! Найдите его!
16. 16
Но братьям, кажется, стало не до него. Десятки призраков появились перед ними, десятки разных лиц. Каждый что-то вещал, и этот мерный гул заглушил даже паникующую толпу.
