Пока он заполнял документы, подъехала полиция, причем сразу следственно-оперативная группа, в состав которой входил кинолог с собакой.
Но собака след не взяла, и неудивительно, в квартире заметно пахло цитрусовыми. Собаки терпеть не могут запах цитронеллы, и преступники этим воспользовались. Но зачем?
Кобеля увели, его место заняла Парфентьева. И снова она не удивилась, увидев Холмского.
– Я могу ехать? – сухо спросил он.
– А как же помощь следствию?
– Вы и без меня прекрасно справляетесь. А у меня вызов. Может поступить в любой момент.
– Но пока же не поступил.
Парфентьева старательно хмурила брови, но при этом безотчетно приняла позу женщины, замершей в ожидании ласки или хотя бы утешения. Слегка выгнула спину, подавая верхние выпуклости вперед, а нижние – назад. И даже руку подняла, как будто хотела опереться о Холмского, о его сильное мужское плечо. Руку подняла после того, как расстегнула китель.
– Поступит. В любой момент.
– Значит, вам нечего сказать!
Все-таки Парфентьева положила руку ему на плечо, но тут же отдернула, как будто обожглась.
– Ольга Игоревна, как долго вы отсутствовали? – обращаясь к хозяйке квартиры, спросил Холмский.
– Недели две нас не было, – сказала женщина, даже не глянув на него.
Она не сводила глаз со своего мертвого мужа. Холмский оставил ее в покое и провел Парфентьеву в кабинет, где находился вскрытый сейф. Кресло за столом преступник сдвинул, чтобы не мешало работе, но здесь в кабинете находился еще и кожаный диванчик с деревянными накладками на подлокотниках.
– Смотрите, на столе пылевой налет, две недели пыль не протирали. А на подлокотнике дивана пыли нет. О чем это говорит? О том, что совсем недавно здесь сидел преступник. Сидел и смотрел в телефон. Пока его напарник возился с сейфом. Преступник сидел, не опасаясь полиции. А почему полиция его не пугала?
Холмский вывел Парфентьеву в прихожую, там, где находился пульт охранной сигнализации.
– Система очень серьезная, преступники понимали, что так просто ее не взломать. Да они в общем-то и не пытались.
Холмский указал на мини-видеокамеру, замаскированную шелковым платком, свисающим с крючка вешалки.
– Глазок четко направлен на пульт охранной сигнализации. И я почему-то уверен, что сегодня утром сигнализация срабатывала. Прибыл наряд, сигнализацию отключили, какой код вводили сотрудники, я не знаю, у меня нет записи с этой вот видеокамеры…
– Почему сегодня утром? – хищно вскинулась Парфентьева, готовая наброситься на Холмского и заклевать его.
– Камера дешевая, красная цена тысяча рублей в базарный день, питание автономное, аккумулятор слабый. А камеру не сняли. Почему? А потому что на момент преступления камера работала, и преступники могли держать под наблюдением дверь квартиры. Откуда могли появиться полицейские. Логично?
– Нас и сейчас видят?
Парфентьева механически сдвинула шарф, закрыв глазок видеокамеры. А Холмский провел ее в комнату, где лежал покойник.
– Про удар я говорить не стану. Удар в основание черепа тонким прочным предметом, возможно, шилом. Такой удар – почерк диверсанта, поражается продолговатый мозг, смерть наступает мгновенно от остановки дыхания и сердца. В нашем случае потерпевший умер не сразу, видимо, преступник ударил неточно. Но куда бить, он знал. И умел…
– Не хотели говорить про удар, но сказали. Может, потому что вам нечего больше сказать?
– Про сейф вы и сами все скажете. Система простая, подобрать код – дело времени. А время у преступников было. Они не особо торопились…
