Аренту было четыре года, когда я ушла из деревни, а младшая моя сестра, Каррен, родилась спустя ещё пять лет. Я сама принимала роды. Маленькая Каррен походила на прежнего Джерарда — такая же темноволосая и темноглазая, в отличие от нас с Сильви и Арентом.
В деревне белых волков уже кипела жизнь. Я чувствовала запах горячего хлеба и булочек, слышала звон стали в мастерской кузнеца, детский смех и плач, лай чужих хати, тихие шаги прохожих и хлюпанье воды, оставшейся после вчерашней грозы.
Постучав в ворота своего прежнего дома, я спросила, когда появился стражник:
— Могу ли я видеть зора Джерарда?
Интересно, как будет вести себя отец, если брат не захочет со мной разговаривать?
Но чуда не случилось. Спустя пару минут меня пропустили и провели окольными путями, через крыло для прислуги на второй этаж, где находилась комната Джерарда.
Взъерошенный, с сонными глазами и толком не одетый, брат выглядел забавно. И я бы обязательно улыбнулась, если бы не обстоятельства нашей встречи.
— Рональда?..
Он так удивился, что я мгновенно поняла: о моём приходе ему не докладывали. Видимо, доложили отцу. Что ж, это многое объясняет.
— Доброе утро.
В комнате брата ничего не изменилось. Только кровать теперь была крупнее. А так… Всё те же книжные шкафы и большой деревянный стол, за которым мы любили лопать лесные ягоды и читать книжки. И по-прежнему — трещина на одной ножке стола, появившаяся, когда мы играли в кораблекрушение и он служил нам спасательной лодкой.
— Что привело тебя сюда?
Строгий, серьёзный… смешной.
Сказать правду или сделать то, что хочу?.. Очередную глупость… Сказать, что меня привела просьба отца?.. Или…
— Я пришла, чтобы поговорить с тобой, Джерард.
Почему мой голос не дрожит? Ведь внутри всё — абсолютно всё, даже сердце — дрожит от боли, обиды и унижения.
— О чём?
Пусть будет так. Пусть будет.
— О тебе. И обо мне. Я хочу сказать, что простила тебя, Джерард. Ты ни в чём не виноват передо мной. Перестань терзаться.
Я смотрела в лицо брату, когда говорила это. Как же оно вмиг изменилось… Из спокойного и даже холодного вдруг стало злым и насмешливым.
— Зачем ты врёшь, Ронни?
Я вздрогнула.
— Что?
— Зачем ты врёшь? — повторил Джерард, цедя слова сквозь зубы. — Тебя об этом отец попросил, ведь так? Да? Он считает, этот разговор поможет мне наконец стать полноценным ара.
— Разве калихари не прав?
Джерард рассмеялся, а потом подошёл ко мне и схватил за руки. Это было так неожиданно, что я чуть не упала.
Брат сжал мои ладони очень сильно, но не больно, и прошептал:
— Ты ведь никогда не простишь меня, да? Никогда?
Я не понимала, что происходит, и просто смотрела на брата, на его исказившееся от отчаяния лицо, сверкающие глаза, горько сжатые губы…
— Ронни, скажи что-нибудь. Не молчи, пожалуйста!
— Я уже сказала…
— Ты врала. А теперь я прошу тебя сказать правду.
Казалось, внутри меня бушует и волнуется бескрайнее, бесконечное море. Так много чувств, мыслей, эмоций… Они набегали, словно волны, а потом растворялись.
И я впервые задумалась над этим. Смогу ли я когда-нибудь простить Джерарда? И не только Джерарда… Смогу ли?
Сколько времени понадобится обычному человеку, чтобы вычерпать море?
Вот и ответ на вопрос…
Брат увидел его в моих глазах.
— Я всё равно скажу… Ронни, я всё равно скажу, потому что, может быть, когда-нибудь ты вспомнишь этот день. Когда-нибудь, я надеюсь, ты вспомнишь… Я никогда не переставал любить тебя. С самого детства ты — мой солнечный лучик, моя обожаемая старшая сестра…
