Я устанавливаю планшет под его испепеляющим взглядом.
– Планшет? Это ваша доставка?
Я ввожу код, и на экране появляется лицо Людмилы Васильевны, рассказывающей, как она живёт в своей квартире с 1992 года. Она показывает уголок, где вяжет по вечерам.
– Этот дом – всё, что у меня есть в этом мире, – говорит она.
Прохор фыркает.
– Это что, шутка?
– Нет.
– Что это?
– Это ваш тренинг, – говорю я, стараясь звучать уверенно.
– Прошу вас, – его голос сочится раздражением.
Я останавливаю видео, вспоминая слова Анны в лифте.
– Это ваша сессия, предписанная судом, – говорю я. – По решению суда.
– Видео какой-то старушки? Это я должен смотреть? Я отказываюсь это делать.
Может ли он так просто отказаться?
Я должна его тренировать, но кажется, что это он здесь главный. Тишина становится невыносимой. Паника охватывает меня.
Но тут я вспоминаю случай в почтовом отделении в северной части Москвы, когда полицейский пытался заставить меня выдать почту клиента, подозреваемого в чём-то. Почта – это святое. Я сказала, что без ордера ничего не отдам. Он давил, приводил доводы, но я позвонила своему инспектору, и она сказала: «Не важно, что говорят или требуют. Просто повторяй правило. Правило – конец спора».
Я выпрямляюсь и повторяю слова Анны:
– Вам предписано судом пройти программу, разработанную аккредитованным наставником, для улучшения эмоционального интеллекта. Это и есть программа.
– Не думаю, – отрезает он.
– Это предписано судом, – повторяю я.
Он только сверлит меня взглядом.
Я делаю вдох.
– Вам предписано пройти программу, разработанную аккредитованным наставником, верно?
Его взгляд прожигает меня насквозь.
– И это то, что вы разработали? Какое отношение нытьё про здание имеет к эмоциональному интеллекту?
Повторяй правило, повторяй правило.
– Это программа, разработанная аккредитованным наставником, – говорю я.
– И в этом видео будет Демьянов, рассказывающий трагическую историю своего увольнения? – спрашивает он. – Скажу сразу – оно того стоило. Я бы сделал это снова, несмотря на иск.
Я моргаю, не понимая, о чём он, но предполагаю, что Демьянов как-то связан с тем, почему ему назначили наставника.
Я никогда не встречала таких, как он. Он – мощный, первоклассный зверь в человеческом обличье, созданный для такого же мощного города, как Москва. Человек, который считает фильм Инны шуткой. Но это не шутка, а Людмила Васильевна – не «какая-то старушка».
Выпрямись, смотри в глаза, говори от живота, чувствуй, как резонирует голос, – так учила моя подруга-актриса Настя, когда пыталась сделать меня напористее.
Я выпрямляюсь.
– Вам предписано судом пройти программу, разработанную аккредитованным наставником, – говорю я, чувствуя, как голос резонирует. – Вы должны это посмотреть. Или… мы добавим больше времени к обязательным часам.
Боже, я звучу как безумная. Что я вообще несу?
Я затаиваю дыхание. Это не сработает.
Мышца на его челюсти дёргается. Он кивает на планшет.
– Давайте, начинайте.
Что? Сработало? Не могу поверить, что сработало!
Я запускаю видео. У нас осталось десять минут. Людмила Васильевна рассказывает, как Инна заботилась о ней, когда она сломала бедро. Как здание – её единственная семья. Видео переключается на Лиду, которая говорит, как скучала по своей семье в Красноярске.
– Все мои друзья здесь. Это мой дом, – говорит Лида.
Я чувствую его взгляд на себе.
Я выпрямляюсь.
– Вы не смотрите, – говорю я, стараясь говорить от живота.
