Ребёнок знал, что не имеет права читать вслух или даже про себя священные тексты. Он – такая же крыса, как те, из запретного, наглухо заколоченного толстыми досками подвала. Он грязен, и Господь только плюнет на него, если мальчик с таким грехом за душой вдруг дерзнёт обратить на себя Его внимание.
Мальчик вскочил с выцветшего, дырявого, рваного половика и опрометью бросился за тонкую, больше смахивающую на повешенную на потемневшие от времени железные крюки тряпку, занавеску, отделявшую внутреннее помещение домишка его ближайших родственников от улицы. Загаженной помоями, истерзанной визгливыми криками бранящихся старьёвщиц и портомойниц улицы на самых убогих окраинах убогого города воров и убийц под названием Митрос.
Паренёк нёсся стремглав, и, к несчастью для себя, заворачивая за угол, нёсший на себе следы совсем недавней попойки в виде засохшей рвоты, хотя, сие явление также не представляло собой диковинки здесь, как, собственно, и сам факт беспробудного пьянства подавляющего большинства жителей данного квартала, совершенно не заметил стоявшего там с каким-то самопальным куревом в зубах великовозрастного болвана. Детинушка, шкаф шкафом, даже не косая сажень в плечах, а нечто, вовсе неисчислимое, смотрел на мир так, будто все и каждый были ему раз и навсегда должны по самому факту его рождения.
– Простите, – пробормотал мальчик, случайно налетевший на него, пятясь назад. Он уже знал незатейливые намерения бугая на предмет "набить нахальному мелкому поганцу морду".
– Твой голос настолько мерзкий, глистёныш… – больше обиды мальчика задело то, что такой олух знает подобное слово, ведь для этого нужен был хотя бы начальный курс биологии, коему самого его научил два года назад, когда они жили ещё чуть-чуть получше, сосед, ныне опустившийся и не отлипавший от бутылки бывший священник, – …что за то, что я выслушал себя, заплатишь отдельно и вдвойне!
– Но у меня ничего нет…
Затрещина, обрушившаяся на его левую щёку, сшибла хлипкого ребёнка с ног.
– Я разве не сказал, что меня бесит, когда ты разеваешь пасть?!
Всхлипнув, мальчик понял, что легко не отделается. Если только… Нет! Ведь Боженька не велит!.. Оставалось лишь со вздохом признать, что скоро мать снова будет плакать, хлопоча над его ушибами и переломами. Ну, ладно. Не впервой. Если он не станет сопротивляться – всё пройдёт не слишком больно и страшно.
***
Десятки колонн лилового хрусталя, отражаясь в зеркальных пластинах полов и стен Высокой Академии Истории и Литературы, множились в несколько раз, порождая эффект калейдоскопа и доходя до нескольких иллюзорных сотен. Совсем юная черноволосая девушка, почти ещё девочка, быстро и целеустремлённо шла по коридору, звонко цокая острыми каблучками высотой дюйма в три. Её струящееся, будто сотканное из воды, платье плавно перетекало при ходьбе, будто маленькая река заключила её в свои объятия. Дизайн платья роднил его с древнегреческим хитоном. С правого плеча молодой особы свисала тонкая серебряная цепочка с кармашком на конце, в нём хранился её персональный коммуникатор – визиофон, включавший в себя аналоги вычислительного и запоминающего устройств, фотоаппарата и камеры с разрешением до сорока тысяч мегапикселей и возможностью выбирать между двухмерной съёмкой, трёхмерной, а также воспроизведением записанного в виде создания полномасштабной проекции с абсолютным погружением. Более того, миниатюрный аппарат содержал в своей электронной памяти и самообучающуюся, псевдоразумную программу персонального врача, медикаментов при себе не имеющего, но способного вынести любой диагноз за несколько минут. Кроме того, визиофон обеспечивал связь на любых расстояниях, под землёй и под водой. А ведь выглядел как обычная пластинка, вся поверхность которой представляла собой нечто вроде сверхчувствительной сенсорной панели, опознающей лишь прикосновение хозяина и тех, кому тот позволит брать своё оборудование.
