Читать онлайн Николай Антонец - Серебряные нити

Серебряные Нити.

Мрачные небеса, казалось, почти приникли к земле, и тут же прорвались, протекли потоками серого ливня. Тяжёлые капли разбивались об одинаковые надгробья, словно бы выталкивая их за пределы моего крохотного мира – настойчиво, но безрезультатно.

Запоздало открыв старенький зонт, я неохотно развернулся на месте и безвольно побрёл по выложенной сероватым камнем дорожке. На кладбище было пустынно и тихо, а с приходом дождя моё одиночество вдруг стало особенно броским, давящим даже.

Борясь со стиснувшей сердце ноющей болью, я обернулся через плечо и невольно замер – там, у надгробия Акане, стояла подобная мне, столь же одинокая чёрная фигура. Я не мог разглядеть большего, но у Акане было много друзей, и не было ничего удивительного в том, что кто-то решил навестить её даже в столь ненастный день… Тем более что сегодня была годовщина её… ухода…

Снова посмотрев перед собой, я решился вернуться и предложить неведомому товарищу зонт, но у могилы, украшенной прекрасными цветами, уже никого не было. Оглядевшись, я убедился, что поблизости действительно не оказалось знакомых лиц – да и вообще никого – и только после этого, списав мгновенную иллюзию на игры раздразненного тяжёлым днём сознания, всё же нашёл в себе силы покинуть утопающее в объятиях ливня кладбище.

Пасмурная погода держалась уже несколько дней, и неширокие улицы Токио вдруг потеряли свою обычную оживлённость. Многие, очень многие прятались от промозглых дождей за стенами уютных домов, и лишь самые отчаянные, вроде меня, отваживались появляться под равнодушными и холодными небесами, низвергающими шумящие потоки воды.

Давно изведанная и принятая мною тишина смотрела из каждой подворотни, из каждой неровной тени, отбрасываемой исполинскими зданиями и одинаковыми рекламными вывесками. Эта тишина пробивалась даже сквозь шипение дождя, пронзала насквозь, не оставляла надежды на призрачное успокоение.

Мой дом находился достаточно далеко, но я всегда добирался от него до кладбища и обратно пешком. Это было своеобразным ритуалом, ритуалом памяти Акане, оставившей меня за неделю до нашей свадьбы.

Я замер на месте, неожиданно для себя ощутив гнетущую пустоту в центре груди, и в странной печали склонил голову, опустил потяжелевший вдруг зонт. Щупальца дождя хлестнули меня по плечам и лицу, но я не замечал их – всё моё внимание было приковано к странной девушке в необычном чёрном кимоно, глядящей на меня из полумрака подворотни. Я бросил на неё всего один робкий взгляд, но и от этого взгляда всё моё естество подёрнулось незнакомым ранее холодом.

Снова смерив взглядом бесконечную улицу, я двинулся с места почти автоматически, не без труда подняв над головой рвущийся из рук зонт.

Оставшееся до дома расстояние я проделал в состоянии странной апатии, не замечая ничего вокруг себя, и слишком поздно понял, что нахожусь уже у порога добротного двухэтажного здания, которое мы с Акане приобрели за месяц до того, как решились на женитьбу. Слева и справа простирались неухоженные газоны, а под дверью лежала промокшая насквозь утренняя газета – всё здесь было неизменным, с того самого дня, как…

Я неторопливо достал из кармана связку ключей и, подняв тяжёлый взгляд, отпер входную дверь; почти против воли посмотрел в окна второго этажа – и обмер. Там, за плотно сомкнутыми занавесками, я отчётливо различил размытое и почти неразличимое движение.

В доме кто-то был!

Не теряя времени, я вбежал в небольшую прихожую, парой движений снял ботинки, попутно взглянув влево, быстро осмотрел коридор. Дверь в ванную была распахнута. И кладовка просматривалась просто отлично. Закрыта была только широкая двустворчатая дверь гостиной – небольшой залы, в которой стоял поминальный алтарь Акане. Дальше коридор сворачивал влево, но что-то подсказывало мне, что заглядывать туда просто не имело смысла. Поэтому я без лишних мыслей прошёл тем путём, что был прямо передо мной, и осторожно вошёл в главный зал. Первым бросился в глаза широкоэкранный телевизор – точнее, размытое изображение, размазанное по его безразличной ко всему чёрной пластине. Как в зеркале в нём отражался нависающий над залом коридор второго этажа, и там, за невысокими перилами, можно было различить едва заметную тень.

Запоздало вспомнив, что незваный гость может видеть меня с той же лёгкостью, я скользнул на небольшую кухню, отделённую от зала перегородкой, доходящей мне до низа груди, и поискал взглядом трубку переносного телефона. Нужно было вызвать полицию и задержать неведомого посетителя до приезда властей, но… Проклятая трубка лежала на телевизоре, слишком далеко, чтобы можно было прокрасться незамеченным.

Осторожно покинув кухню и тесно прижавшись к перегородке, я миновал залу, приблизился к неширокой лестнице, ведущей на второй этаж. Отсюда уже можно было различить коридоры второго этажа, и я, мягко обогнув перила, медленно поднялся по знакомым и давно уже привычным ступеням. На втором этаже никого не было; Т-образный коридор, широким своим концом нависающий прямо над закутком кухни, был пуст и даже немного уныл. Дверь в мою комнату, смотрящая на залу, была заперта, дверь в комнату моего младшего брата не открывалась уже несколько месяцев. Оставалась только одна комната, где мог спрятаться незнакомец… Комната Акане, та самая, в окне которой я увидел движение ещё на улице.

Я несмело вошёл в прямой коридор, заканчивающийся плотно прикрытой дверью, и замер – сделанная на европейский манер дверь была заперта, а ручка её давно покрылась слоем пыли. В комнату Акане никто не заходил с тех пор, как она поселилась там – и почти сразу же после этого исчезла из моей жизни.

Переборов суеверный страх, я достал связку ключей и дрожащей рукой отпер замок двери, дёрнул ручку вправо – и вошёл в наполненное странно-свободным воздухом помещение.

Комната Акане была ухоженной и чистой; сложно было представить, что здесь некогда жила весёлая и взбалмошная журналистка. И, хотя на строгом рабочем столе сейчас царил идеальный порядок, я помнил то время, когда различные заметки и книги были разбросаны повсюду, и мне порой приходилось доставать их даже из-под кровати. На подвесных полках, занимающих, на мой взгляд, слишком много места, в ряд были выставлены забавные и милые плюшевые игрушки, чередующиеся с фотографиями известных актёров и политических лиц, у которых Акане когда-либо брала интервью. У дальней стены возвышалась стопка небольших бумажных пакетов, в каждом из которых находились отсортированные и пухлые от закладок книги по массажу, готовке, религии, философии и социологии. Единственный шкаф, предусмотрительно спрятанный архитекторами в стену, был забит вместительными картонными коробками, поверх которых лежали давно уже не использовавшиеся вешалки.

В комнате было пусто.

Не зная, что именно думать обо всём произошедшем, я подошёл к широкому – почти во всю стену – окну и мрачно посмотрел на улицу; проводил взглядом несколько тяжёлых капель, скатившихся по холодному стеклу.

Наверное, я просто был не в себе. Наверное, потеря Акане и годовщина её ухода до сих пор значили для меня слишком много, но… Я ничего не мог с собой поделать, даже если это и могло довести меня до сумасшествия.

До сих пор сложно было поверить, что эта жизнерадостная, милая девушка могла просто раствориться в воздухе, исчезнуть… Исчезнуть вместе со всеми, кто попал в ту автокатастрофу. Исчезнуть навсегда.

Проклятье, как же легко было обманывать себя даже сейчас…

Я в бессильной злобе упёр ладони в стекло, наблюдая за тем, как вокруг пальцев образовался раздражающий белесый налёт, и развернулся на каблуках, бросил взгляд в сторону невысокой кровати – та была идеально убрана и накрыта широкой разноцветной простынёй. Без единой складочки или кривизны… На миг мне показалось, что сидящая на подвижном офисном стуле Акане сейчас поднимет удивлённый взгляд и спросит, почему я такой мрачный сегодня, но… Акане не было со мной. Её кровать была пустой, а стул одиноко стоял в стороне, уже давно потерявший её тепло и обычную ухоженность.

Не знаю, что именно заставило меня находиться в этой комнате так долго, но больше я не мог бороться со своим страхом и своей болью – подался к двери, вышел в коридор и с холодной уверенностью запер за собой замок. Только после этого я смог ощутить лёгкое успокоение, как будто бы невидимые цепи отпустили мои руки и ноги, как будто бы застилавший голову туман вдруг начал отступать…

Вспомнив о промокшей насквозь одежде и оставленном в прихожей зонте, я сделал несколько шагов по коридору, когда услышал странный щелчок позади себя. Щелчок – и тихое посвистывание стареньких дверных петель. А потом прямо за моей спиной послышался робкий вздох…

Я резко обернулся, но встретил лишь голые стены коридора, сплошной прямоугольник двери и пыльную ручку, в которой торчал забытый мною ключ. Потянув его на себя, я неосторожно уронил всю связку, неохотно нагнулся за ней, проклиная расшатанные одиночеством и мрачным днём нервы. Взгляд мой упал на щель под дверью совершенно случайно, но одного этого взгляда было достаточно, чтобы привести меня в ужас. Там, в полосе приглушённого света, можно было с трудом разглядеть две небольших тени, как будто бы от небольших ступней того, кто прижимался к двери с другой стороны.

Почти не сомневаясь в том, что сейчас произойдёт, я резко оттолкнул дверь от себя и ввалился в пустующую комнату. Тянущее, тошнотворное ощущение того, что вокруг меня распускала крылья очередная иллюзия, нарушалось простым и естественным фактом. Дверь была открыта, но я точно запер её какую-то минуту назад! Вставил ключ в замочную скважину, провернул два раза влево…

Я, тяжело сглотнув, притворил за собой дверь и торопливо прошёлся по вдруг ставшему невероятно длинным коридору, дрожащими руками зажёг развешенные вдоль стен бра. Мягкий оранжевый свет если не бодрил, то хотя бы отгонял придуманные мною же галлюцинации, и, поддерживаемый им, я спустился на первый этаж и зажёг все лампы, какие только были в доме. Щёлкнул несколько кнопок на пульте от телевизора, но чёрный блестящий ящик остался безмолвным и мёртвым. Оставив его, я прошёл в ванную и сбросил с себя мокрую одежду, быстро переоделся в свободную белую рубашку и протёртые в коленях домашние джинсы.

Этот коридор, коридор первого этажа, обычно тёмный и странно унылый, не нравился мне никогда, а сейчас каждый шаг по нему казался мне настоящей пыткой. Виной тому был церемониальный зал, или зал для приёма гостей, традиционный для подобных японских домов, у дальней стены которого располагался небольшой алтарь из чёрного дерева, окружённый несколькими ароматическими палочками. Обычно алтарь заставлял меня обходить церемониальный зал стороной, но в этот день к нему влекла какая-то поистине непреодолимая сила, влекла через страх и благоговейное уважение к ушедшим.

Я отодвинул влево тонкую створку двери, невольно насладившись приятным шелестом дерева о дерево, и шагнул в небольшой равносторонний зал, в центре которого в небольшом углублении стоял добротный чёрный стол. Вокруг стола располагались удобные вытянутые подушки, но ими, насколько я помнил, никто не пользовался ещё ни разу – я предпочитал есть на крохотной кухне, а Акане просто не успела пригласить в этот дом своих родителей, чтобы разделить трапезу с ними.