Серебряный единорог - страница 56

– Ур-р-а! – заорал Пиханов, размахивая стаканом, как флагом, не пролив при этом ни капли. – За симпозиум!

– Все равно не пущу, – упрямился майор.

Пиханов жалобно заскулил:

– Товарищ начальник, как же так, мы же на симпозиум едем международный…

Цырендаши тихо произнес:

– А мы вам ящик водки оставим.

Батмунх опустошил стакан, догрыз косточку и показал пальцем на бурята, – Тебя пущу, – перевел палец на Олега, – Тебя пущу, – и погрозил Меркурию, – Тебя не пущу.

– У меня язва, – сказал директор «Гранд-тура».

– Езжай домой, лечи болезнь. Потом пущу.

Анатолийский поднялся с полным стаканом и произнес: – Ради российско-монгольской дружбы я внесу вклад своим здоровьем, – с отвращением осилив полный стакан, он выдавил: – Если, я умру в муках, пусть меня похоронят на этой границе как борца за мир и счастье народов.

– Брат Индиры Ганди*, – захохотал Пиханов.

Батмунх скупо улыбнулся и деловито спросил:

– Жену с дочкой до Чойбалсана довезете?

– Довезем! – одновременно вскричали Меркурий с Олегом.

Майор достал из сейфа печать и отштамповал чистые странички на загранпаспортах Аюрова и Пиханова. В паспорте Анатолийского пустого места не было: визы разных стран пестрели многоцветьем и разнообразием форм. Рука начальника заставы повисла в воздухе. Пролистав документ и не найдя чистую страничку, Батмунх с размаху шлепнул по фиолетовому кругу с крестом посередине. Синий оттиск монгольского штампа покрыл швейцарскую визу.

Пока Анатолийский прогревал остывший двигатель, солдаты—первогодки загрузили в УАЗ пять плотно набитых кулей картошки, объемную коробку из-под телевизора «Рекорд» с диким мясом и набор металлической посуды. Помимо жены Батмунха Туяны с восьмилетней девочкой в машину уселась её подруга-монголка.

Машина тронулась вдоль строя монгольских пограничников. Прапорщик что-то внушал цирикам. Майор Батмунх вышел на крыльцо в расстёгнутом полушубке с погонами и помахал рукой.

Стопка кастрюль оглушительно грохнулась на пол УАЗа, вороны вспорхнули с сосен и, каркая, закружили над заставой. Русский джип выехал из заставы и покатил по заснеженной дороге на юг.

– Надеюсь, не попадемся монгольским гаишникам, – сказал Меркурий, засунув в рот жвачку.

Олег заржал:

– Здесь только на волков можем нарваться.

Цырендаши спросил Туяну, одетую в женскую дубленку, окантованную орнаментом и пушистую шапку из чернобурки, зачем она поехала в Чойбалсан.

– Дочке прививку поставить и погостить у родителей Батмунха, – ответила молодая женщина, спрятав угольно-черную прядь волос под шапку.

Автомобиль въехал в лес и запрыгал на кочках. Олег подсел к Туяне и балагурил с ней. Красивая бурятка смеялась и отбивалась от рук Пиханова. Невзрачная монголка по-русски не говорила и держалась скромно.

За сосновой рощей справа показался Онон, но его было плохо видно с трассы. После открытого участка дорога пошла вдоль лесистых сопок. Впереди простиралась бесконечная степь, похожая на гигантский белый саван. Снег слепил глаза и Анатолийский надел большие темные очки. В них он напоминал карикатурного шпиона из журнала «Крокодил». Грунтовка стала ровной, двигатель урчал на одних оборотах. Под однообразный звук мотора пассажиры, за исключением Аюрова, задремали. Цырендаши глядел по сторонам и иногда показывал Меркурию то на отару овец, пасущуюся вдалеке, то на одинокого всадника, едущего неведомо куда. А вот верблюдов Анатолийский увидел первым. Рыже-коричневые корабли пустыни ярко выделялись на белоснежной равнине.