Он приблизился к ней. Потянул руку, касаясь волос.
– Я не поверил.
Олайя прикрыла глаза. Из-под закрытых ресниц предательски скатилась слезинка. Димостэнис коснулся ее губами.
– Родная моя, ангел, – он прижал ее к себе, – златовласка, что они сказали тебе? Чем напугали? Пообещали, что убьют меня?
Дим прикасался к ее щекам, носу, губам, подбородку беспорядочными, быстрыми, жадными поцелуями, понимая, что вдали от нее он не представлял даже десятой, нет сотой доли того, как он, на самом деле, соскучился.
Олайя положила руки ему на плечи, ее дыхание прерывалось, пальцы до боли впились в шею, губы терзали его. Она словно хотела вырвать его у обстоятельств, которые вдруг по каким-то нелепым причинам стали сильнее них.
– Помнишь, ты говорила, что мы можем сбежать? – Димостэнис мягко оторвал ее от себя, – давай сделаем это сейчас.
– Нет, – дрожащими губами прошептала девушка.
– Почему, Лала?! Там в пещере, в нашу последнюю встречу, ты говорила, что мы две половинки друг друга, что ты любишь меня, что ты только моя!
– Там в пещере, – Олайя решительным движением вытерла слезы, – я еще не знала, что могу стать императрицей!
Лучше бы его вправду убили. Как ему теперь дальше жить с этим признанием? Она всадила свои слова в сердце вернее всякой стали.
Олайя бросила на него последний взгляд и медленно пошла по длинному коридору.
Дим шел по белоснежным, строгим улицам столицы. Остановился, прислушиваясь к далеким, но все еще незабытым ощущениям. Сердце свела тоска, грусть от того, что уже никогда ничего не будет как прежде. Что уже ничего не вернуть. Бело-серебристых улиц, которые он привык не замечать, уютного дома, где его всегда ждал Хорун, величия дворца с его длинными прохладными коридорами.
Не вернуть Олайи. Ему не хватало Эфранора, потому что она была здесь. Жила в одном из домов, ходила по этим улицам. Он знал, что ему никогда не забыть золотых кос и веснушек. Царство голубых цветов и зеркальных озер. Как она закутанная в темный плащ с головы до пят каждый вечер проскальзывала в его дом. Ночи, проведенные без сна, невыносимость расставания с первыми лучами Таллы. Полеты на ярхе, когда она прижималась к нему, крепко обнимая за шею, и они взлетали под самые облака, отрываясь от всего мира.
Димостэнис повернулся лицом к дворцу. Там был тот, кто все это отнял у него. Каждый раз, когда он думал об этом, внутри него бушевала буря. Находясь в такой непосредственной близости, он почувствовал, как теряет контроль над запрятанной внутри себя силой. Как серебро вырывается наружу и больше он не властен над ним. Дим поднял глаза на дворец. Он весь состоял из нитей силы. Тысяч, десятков тысяч нитей, которые сияли и переливались, переплетаясь друг с другом, создавая энергетический щит.
Серебряный втянул в себя воздух, наполненный силой. Частицы стихий, живущие в нем, встрепенулись, ожили, потянулись к мощи, которую почувствовали. Он мог спасти свои мечты. Вернуть то, что у него отобрали.
Где-то очень далеко на краю сознания забилась мысль.
Это не поможет. Это не вернет. Она сама отказалась от него.
Димостэнис мучительно выдохнул. Как всегда, столь плотное соединение со стихиями отозвалось болью, вернувшей его в реальность. Перед ним вновь возвышалось всего лишь строение из бело-серебристого камня.
Димостэнис зашел в свой дом. Несмотря на его долгое отсутствие в нем не чувствовалось запустения. Теплый, ухоженный, блестящий чистотой и порядком. Увы, не живой.
