– Я о них больше ничего не слышала. Кто знает, куда их увезли.
– А откуда ты знаешь, что твои родители погибли?
– Спустя годы я поехала в Эгин, нашла там семью, которая нас приютила. Мы все плакали. Колонну, в которой шли мои родные, остановили на мосту на границе города. Всех перерезали, а трупы сбросили в речку. Никто не выжил. Да и война шла: была зима, дороги перекрыли бандиты. Колонны из сотен армян охраняли конвои всего по несколько человек. Они ничего не могли поделать против банд. Все это я узнала уже потом. Моих маму и папу убили эти звери.
Я снова взяла бабушку за руку. Слова здесь были не нужны. Я всем сердцем разделяла ее горе. Я поняла, что эта боль за столько лет не утихла, а я узнала о ней только теперь. Бабушка словно собрала все свои силы и продолжила. Голос ее зазвучал увереннее:
– Этих зверей, этих бандитов… я почему-то никогда не считала главными виновными. Может быть, потому что никогда их не видела или потому что узнала обо всем лишь когда выросла. Главными виновными для меня всегда были те, кто принимал решение о высылке – Энвер-паша и его подельники[34]. Их я никогда не простила, всегда ненавидела. Еще и мусульмане! Говорят, что для мусульман самое важное – никого не обидеть. Дай Бог, так и есть. Я скоро умру. Дай Бог, на том свете меня спросят, а я закричу: «Не прощаю!»
Я вдруг почувствовала, как по щекам заструились горячие слезы, и все сильнее сжимала руку бабушки. Мне хотелось сказать ей: «Всё, бабушка, помолчи, больше не рассказывай». Я не хотела, чтобы она снова так глубоко переживала свое горе. Но рассказать обо всем было ее выбором. Возможно, я так думала, потому что жила в обществе, где было принято замалчивать проблемы. Возможно, самым правильным было рассказать обо всем прямо и подробно.
– Ты помнишь своих родителей?
– Как же я могу их забыть! Правда, у меня даже их фотографий нет, лиц я не помню. Но я помню их по-другому, в другом смысле, очень хорошо помню. Очень ясно.
Из рассказа бабушки в тот день я поняла, что Семахат росла в детском доме и ее удочерила одна стамбульская семья. Она повзрослела и вышла замуж за моего дедушку.
– Дедушка знал, что ты армянка?
Впервые за долгое время она слегка улыбнулась:
– Знал. Да и не мог не знать, ведь у меня в документах написано «мухтади».
– Что значит «мухтади»?
– Обращенный в ислам.
– Ты правда стала мусульманкой?
– Никто меня не спрашивал. Я родилась христианкой, но жила как мусульманка.
– Но ты ведь совершаешь намаз и постишься в месяц Рамадан?
– Разве все не молятся одному Богу, что в церкви, что в мечети? Какая разница?
Больше мы с бабушкой на эту тему не говорили, не было случая. Только на следующий день, когда мы снова остались в палате одни, она подозвала меня поближе и тайно, словно кто-то рядом мог нас увидеть, передала мне ключ:
– Это ключ от ящика в моем шкафу. Открой, там для тебя есть подарок. Мама дала мне, прежде чем ее забрали, и я всю жизнь старалась его сберечь, никому не показывала. Пусть это будет твоим наследством от нашей семьи.
Через неделю бабушка умерла в госпитале от сердечной недостаточности.
Когда ее тело вынесли из мечети, имам прочитал молитвы о «благочестивой госпоже Семахат Дуран», спросил присутствующих:
– Каким человеком была умершая?
– Хорошим человеком, – ответили все хором.
Дома я открыла бабушкин ящик и нашла колье. Было видно, что оно очень старое и необычайно ценное. Я поразилась, как это бабушка хранила его с детства, никому не показывая. В той же коробке лежало прежнее удостоверение личности и крестик. Он тоже был очень старым, но не драгоценным – немного заржавел. Я тщательно протерла эту семейную реликвию и спрятала. А колье я решила носить по значимым для меня поводам.
