Пустые коридоры дома, пустой подъезд, тишина меня напугали. Даже если ничего плохого не делаешь, все равно чувствуешь себя виноватым, когда заходишь или выходишь в ненадлежащее время. Это когда-то сказал мне бывший муж Ахмет:
– Даже когда тебя нет, я чувствую вину, если прихожу домой поздно.
Меня эти слова не задели, ведь я думала, что он меня любил. Но позже я поняла, что для него брак был бременем и источником вины. Точнее сказать, это он мне рассказал.
– Я не могу, пожалуйста, пойми, – сказал он. – Дело не в тебе. Я не создан для брака, это была ошибка. В браке я задыхаюсь, чувствую себя приговоренным к пожизненному.
– Разве ты не знал, что жениться – значит отказаться от свободы ради того, чтобы создать семью и разделить жизнь с другим? – спросила я.
– В теории знал. Я думал, что готов к этому, но знание – одно, а жизнь – совсем другое. Прости меня!
Когда я вышла на улицу, холод пронизал меня до костей. Дождь прекратился, но был мороз. Не помню, когда еще было настолько холодно. Бабушка сказала бы, что воздух копит снег. Может быть, и правда мороз вскоре превратится в снег. «Снег – это хорошо», – говорила бабушка. По ее словам, когда идет снег, мороз немного слабеет, погода хоть немного, но смягчается. А еще она, как коренная жительница Анатолии, приговаривала: «Снег – это одеяло Анатолии».
Черный мерседес ждал под фонарем. Я обрадовалась, что Сулейман не заставил меня ждать и приехал вовремя, но как только я открыла дверь, чуть не задохнулась от сигаретного дыма.
– Это что такое! – рассердилась я. – Всю машину провонял. Курил бы на улице свою отраву. Как можно, Сулейман!
От дыма, стоящего в машине, у меня слезились глаза, першило в горле. Я поняла, что мои слова и тон были слишком уж грубыми, но было поздно.
– Холодно очень, – пробормотал он.
– А окна открыть в голову не пришло? – ответила я и открыла окно рядом с собой.
Сулейман слишком резко выехал на дорогу и начал гнать на опасной скорости. Действительно, особенность турецких мужчин номер один – превышать скорость, когда они сердятся. Поэтому ни с кем нельзя ругаться, если тот сидит за рулем. Я думаю, в авариях, где каждый год гибнут семь тысяч человек, не в малой степени виноваты семейные ссоры. Женщина ворчит, мужчина жмет на газ, женщина ворчит больше, мужчина жмет на газ еще сильнее, и семья почти сознательно совершает самоубийство. А страдают сидящие на заднем сидении и машущие встречным машинам ни в чем не повинные дети.
– Помедленнее, – резко сказала я, – у нас есть время.
Холодный воздух из открытого окна резал мне лицо, как бритвой. Да, день был ужасный.
И куда же профессор повезет нас в такой мерзкий день?
Меня затрясло от холода. Сулейман не скрывал свою обиду. Он сильно разозлился на меня за то, что я не поговорила с ректором о работе для его двоюродного брата, как недавно обещала. Надо было сказать, что поговорила. Чуть позже соврала бы, что говорила снова, но работы не нашлось. Так я не нажила бы себе врага. Но дело сделано, и я не собиралась идти на попятный:
– Сулейман, почему печку не включаешь?
– Сломалась.
* * *
Тут у самого уха раздается мужской голос по-английски:
– Вы так и будете печатать?
Я теряюсь, на мгновение не знаю, что ответить. Смотрю на мужчину – нет, он мне не знаком.
– Наверное, – смеюсь я.
– Вы печатаете с самого взлета.
Это американец средних лет, волосы уже тронуты сединой.
