– Что это? – хриплым голосом спросил Харив.
– Этот с-сосуд я нашел на столе в п-покоях госпожи, – ответил слуга, – и эту ч-чашку, стоящую рядом.
– На дне чашки я вижу красную жидкость, – удивился Харив. – Неужели она это пила?
– Пахнет вином, – заметил Сенеав.
– Авед! – воскликнул Харив – Я ведь велел тебе следить, чтобы госпоже не подавали ничего хмельного!
– Я н-не знаю, откуда она там взялась, – пролепетал перепуганный раб.
Привели рабыню, которая пряталась в опочивальне Мирмах.
– Как твоё имя? – спросил Харив.
– Ашиква, мой господин.
– Скажи, Ашиква, откуда у госпожи Мирмах эта бутылочка?
Рабыня тряслась всем телом и молчала.
– Говори!
– Я принесла, – прошептала женщина.
Рабыню увели, а Сенеав поднялся и положил свою жилистую руку на плечо княжеского сына.
– Утешься, вельможный Харив. Придёт время, и боги даруют тебе прекрасных сильных сыновей.
Мирмах проснулась в своей кровати, её отуманенный разум не сразу осознал всё горе, которое её постигло. Долго она лежала неподвижно, вспоминая о том, что произошло накануне. Был вечер, пришёл её возлюбленный супруг, она, выпив настой, чувствовала себя красивой и желанной. Харив остался с ней, он был кротким и нежным, а она была на вершине счастья. В объятиях друг друга, они оба заснули, а среди ночи её разбудила тупая боль в животе. Боль отдавалась в поясницу и правое плечо. Харив проснулся, услышав её прерывистое дыханье, позвал служанок, которые прибежали, зажгли лампады и увидели, что их госпожа истекает кровью. Сенеав пришёл. Он убрал боль и погрузил её в глубокий сон. Теперь Мирмах лежала в кровати и, положив руку на живот, вспоминала, как только вчера шевелился в её утробе ребёнок, а теперь там было пусто. Почти полгода она думала о своём будущем младенце и представляла себе, каким он будет, как встанет на ножки, как заговорит. Только вчера она знала, что не одна в этом мире, а теперь вокруг неё зияла чернота одиночества. Из её глаз потекли слёзы. Она плакала, рыдала в голос и звала своего мужа, но он в это время был далеко от неё. Подтянувшись на руках, она попыталась сесть в кровати, её прокладка была мокрой от крови.
– Ашиква! – позвала она свою рабыню, но ей никто не ответил. Ашиква в это время лежала на дне сухого колодца со сломанной шеей.
Пыль, поднимаемая копытами его коня, смешивалась со знойным маревом и стояла облаком за спиной. Дорога всегда приносила ему утешение, а гнев заглушал боль. Если разжечь в своём сердце бурю негодования, то ощущение утраты покажется не таким мучительным. «Как могла Мирмах совершить такую глупую ошибку? – думал Харив. – Как могла ослушаться его и не уважить совета мудрейшего! Теперь она одна, больна и, возможно, умирает, а его нет рядом, и это справедливая кара за ту глупость, которую она совершила».
Чем дальше он удалялся от города, тем сильнее было его желание вернуться назад, прийти к ней, услышать её голос, но страх увидеть горе своей любимой не давал ему повернуть коня. Однако ехать было некуда, и ему нечего было делать среди этих мирных посёлков, плодоносных садов, отяжелевших виноградников, которые благополучно выносили свои плоды и стояли теперь во всём торжестве, купаясь в солнечных лучах. Свернув на боковую дорогу, княжеский сын натянул поводья, осмотрелся вокруг и, нехотя повернув назад, поскакал в сторону Айона.
