Сергей Есенин. Навсегда остался я поэтом - страница 34

При этом Есенин успешно эксплуатировал тот удачный образ «крестьянского паренька», в который так к месту вжился. И до него в косоворотке и шароварах читались стихи по литературным салонам. Но одно дело – кряжистый, обременёнными прожитыми годами Николай Клюев, а другое – наивный крестьянский паренёк с лучистыми голубыми глазами. Уверен, дамы умилялись, зардевшись. Их кавалеры хмурились, но завидовали: всё же очень органично и трогательно смотрелась эта форма подачи стиха, пусть с использованием запрещённого приёма, давящего на сентиментальность.

Дмитрий Дарин: «Глупо отрицать, что Есенин – хитрован, с крестьянской смекалкой. Я собрал хорошую есенинскую библиотеку, читал очень много воспоминаний о поэте. Многие упоминали, как Есенин говорил: мол, “пусть каждый думает, что это именно он ввёл меня в литературу”. Где-то он даже говорил, что главное – это “дурачком прикинуться”. Поэтому и не протестовал, когда Клюев стал делать из него ряженого и водить по салонам и когда Гиппиус посмотрела на него через лорнет и сказала: “Чего вы в валенках и чего кривляетесь?” Но тут надо понимать: Есенин прямо из деревни, человек в чужой среде, пошёл в университет повышать образование. Первое стихотворение, “Берёза”, еле-еле напечатали. Не зная никого, Есенин наудачу поехал в Питер, там встретился с Блоком… Ну а дальше уже поэт признал поэта, дал ему направляющие рельсы – хотя дальше как-то “цепляться” надо было всё равно самому».

Думаю, что «ряженый» период можно смело отнести к вынужденным. Раз стоит такая непростая задача: всеми правдами-неправдами «зацепиться» за литературную стезю. «Цепляться» – не от назойливости или собственной несостоятельности, но исключительно чтобы привлечь к себе внимание, заинтересовать. А все остальные цели, думаю, на тот момент отошли на второй план.

Насчёт «ряженого» Есенина, его тяги к стилизации, биографического приукрашивания, даже в определённой степени мимикрии, говорилось много. И не только современными исследователями, но и многими современниками Есенина. Поэт слышал подобные упрёки при жизни. Правда, при его известной артистичности, едва ли сокрушался по этому поводу. Ведь литература – одна из немногих областей, где мистификация не только не осуждается, но и приветствуется. А успешная литературная мистификация порой даже считается большой удачей автора.

Михаил Айвазян: «Как тут не вспомнить хорошо придуманную Есениным историю про якобы крестьянского паренька… На самом деле уже в 13 лет Есенин впервые объявился в Москве! А здесь, во второй российской столице, столько присутствовало игры, столько позёрства! Поменьше, конечно, чем в Петербурге, но всё же! Вокруг такой особый интерес к представителям из народа, которые, с точки зрения представителей Серебряного века, несут чистые, не замутнённые капитализмом идеи. Хорошо известен рассказ о том, как Есенин с Клюевым в мужицкой одежде пришли колоть дрова к Сергею Городецкому, известному в то время поэту, и, когда кололи дрова, стали читать стихи. Городецкий услышал и побежал к Александру Блоку с рассказом о необыкновенных поэтах из народа. А ведь при этом Николай Клюев читал в подлиннике на немецком Иммануила Канта. И даже комментарий к Канту писал… У Есенина – так же: за плечами учительские курсы и университет Шанявского… Он вовсе не был этаким полуграмотным пастушком, сельским пареньком. Работая в типографии, он усердно изучал книги, выходившие в разных издательствах, которые печатали там свои издания. В это время как раз вышел трёхтомник Афанасьева “Воззрения древних славян на природу”. В этом широко известном издании собраны многие мифологические славянские сюжеты, скрытые в творчестве Есенина».