Раньше я не разбирался в политике, не разбираюсь и сейчас. Но после того как Марин Лебэн заморочила мне голову сказками о Фронде, я решил, что надо хотя бы иногда читать газеты.
Пока мы поднимались по бесконечным ступенькам, нас сопровождали выкрики:
– Долой канцеляризм!
– Слово канцеляритов мёртвое. Слово Фронды – живое!
– Требуем реабилитации героев Фронды.
3
Я и Алёна стояли в центре кабинета. На стене, над длинным столом, висел портрет Императора. В окне виднелись крыши дворца Ля Кремлё, над которым реял роскошный имперский дирижабль, означающий, что Император в своей резиденции. В жизни бы не мог представить, что окажусь в таком месте! В самом сердце Империи!
Седоголовый мужчина в парадной белой форме стоял напротив нас. О нём я знал одно: его звали Патрик Паск.
Вслед за нами в кабинет вошёл военный оркестр из трёх музыкантов. Не дожидаясь приказа, они встали рядом со столом и заиграли гимн, оглушая визгливыми звуками лютни.
– За отличие в охране общественного порядка, – сказал Патрик Паск, перекрикивая музыку, – подданный Империи, Борис Евгеньевич Муссенар, награждается медалью за… М-м-м… (сверился с наградным листом) «За спасение попавших в беду».
Вручил мне лист, а на лацкан пиджака прикрепил медаль. Взял со стола второй лист и коробочку:
– Так же, Борис Муссенар, награждается знаком отличия «На страже Империи», за содействие в поимке и нейтрализации вражеского лазутчика.
Прикрепил знак ниже медали. Отступил к столу и замер в торжественной позе. Я не знал, куда деть руки, занятые коробками и листами. То закладывал за спину, то вытягивал. Алёна стояла так же торжественно, как Патрик Паск.
Музыканты перестали играть, а Патрик и Алёна одновременно гаркнули:
– Империя – это сила!
– Империя… сила… – еле слышно повторил я.
Я не был уверен, имею ли право произносить военный лозунг или должен в диссонанс крикнуть гражданский: «Да здравствует Император!»
Как бы там ни было, я испытал патриотический подъём. Меня не убили, не арестовали и не пытали, а наградили настоящими медалями! Всё же Канцелярия не то страшное место, полное палачей и продажных ублюдков, каким его описывают либеральские правозащитники. Везде есть плохие и хорошие люди. Мне повезло на хороших канцеляритов.
– Спасибо, Бориска, за Алёну, – Патрик Паск переключился с торжественного тона на «отеческий»: – Благодаря тебе она жива и раскрыла серьёзное дело. Девочка далеко пойдёт.
– Если я молодец, то почему меня отстранили от участия в расследовании? – Грубость вопроса Алёны поразила даже меня.
– Тебе нужно подлечиться. Рука, плечо. И вообще – отдыхай, девочка.
– Чтобы прочитать материалы по делу механикла, не нужна рука. Нужно повысить мой уровень доступа.
Патрик Паск нахмурился:
– Капрал Алёна Бастьен, вы хотите указать мне, бригадному генералу Имперской Канцелярии, какой уровень доступа выставить младшим сотрудникам?
– Пардон. Виновата. Но я могу помочь расследованию. Я подозревала этого ханаатца с самого начала. Вела его от Нагорной Монтани.
– Теперь дело продолжат более опытные агенты. И прошу, капрал, не смей при гражданских высказывать своё неудовольствие. Портишь торжественный момент.
– Виновата.
Патрик Паск повернулся ко мне:
– Вы, Борис, всем довольны? Аэронеф чинят? Денег достаточно? Помочь чем-то?
Холодея от собственной смелости, я заявил:
– Вообще-то да. У меня просьба.
Патрик Паск сел за стол:
– Валяй. Или, как говорят австралийцы, «шут», то есть «стреляй».
