Взглянув на аварийный рюкзак, я вспомнила былые дни в тренировочном центре и то, как подобные рюкзаки не раз спасали мне жизнь. Так уж повелось, что начальство не только дало мне прозвище, которое бесило, но и распределило в группу, которую в агентстве в шутку называли «олдскульной» – по той причине, что в век цифровых технологий нас тренировали так, будто за окном – старый добрый двадцатый, и вероятно, его начало. Были группы, участникам которых едва ли не чипы в голову вживляли, а были такие, как моя.
Сначала мы сдавали экзамен по выживанию в дикой природе, а кто выживал, тот переходил на другой уровень, где нас обучали уже всему остальному. Тех, кто не выжил, помнили их чуть более везучие одногруппники, например, я. Я помнила всех троих девушек, не выбравшихся из африканской саванны, и пятерых мальчишек, которые сгинули во льдах Арктики.
Я отработала пятнадцать лет, что должна была агентству по контракту, а в последний год встретила Егора и поняла, что на службе не останусь. Долгое время я думала, что со мной разобрались свои же, избавившись в нашем излюбленном стиле, но на второй год тюрьмы заключила, что не являлась такой уж значимой фигурой, и меня просто «отпустили». Начальство умыло руки, притворившись, что ничего сделать не может. Зачем возиться с той, от которой больше нет пользы? В тени мы жили при жизни, должны были остаться там и после смерти. Какое-то время тюрьма казалась мне именно гибелью, чертой, из-за которой не возвращаются.
Налаживание быта на свободе заняло меня дней на пять, после чего я снова стала его слышать. Голос Егора не оставлял никогда, выручая, когда я сходила с ума в одиночных камерах.
Уделив большую часть времени тренировкам, я постаралась занять себя кулинарией и рукоделием. За последние четыре года я научилась неплохо вязать и собиралась продолжить сие медитативное и крайне полезное занятие. Грач намекнул, что работать я не должна, но в местной газете мне уже приглянулось одно объявление. Требовался вахтер в школу на сутки через трое. Зарплата едва бы покрыла стоимость моего японского ножа для суши, но устраивалась я туда не ради денег. Некоторые правила стоило разок нарушить – для проверки системы надзора. Нужно было узнать, как пристально за мной наблюдали.
В первую неделю своей свободы я не шуршала – вела себя, как мышь, которую подстерегал за стенкой кот. Бегала, отжималась, тягала гантели, которые чудесным образом нашла на мусорке. Готовила себе вкусности, однако к своему полусреднему весу борцовской категории вернуться не смогла. Вязала, смотрела новости, читала, но большую часть дня гуляла, исходив Лесогорск вдоль и поперек. Составила два плана эвакуации из города и задумалась о покупке велосипеда.
Иногда сидела с бабками, рассказывала им о своем несуществующем мужике и собирала сплетни. К концу недели я знала, чем живет семья мэра, где тусуются жены местных директоров, и сколько любовниц у начальника ЖЭУ. Жаловаться старушки тоже любили. Особенно их доставали водители, паркующие машины близко к их скамейкам, а также наркокурьеры, делающие летом закладки в их клумбах с петуниями. Где прятали аналогичный товар зимой, бабки не знали, но подозревали мусорные контейнеры, которые в зимние месяцы вывозились редко, притягивая внимание крыс и маргиналов. В общем, Лесогорск жил теми же проблемами, что и любой другой город, разве что масштабы происходящего в нем были поменьше. К примеру, новостроек здесь возводилось всего четыре, и борьба девелоперов с жителями, бунтующими против появления высоток напротив их окон, шла тяжело. Казалось бы, пригород рядом – иди и застраивай пустырь, но девелоперы хотели развивать именно исторический центр, втискивая стальные и стеклянные коробки между двухэтажными и пятиэтажными зданиями советской эпохи.
