Северная река - страница 30

– Есть разговор, – сказал Циммерман.

– Заходи, но давай по-быстрому. У меня сегодня обход.

Делани первым вошёл в свой офис и закрыл за ними дверь. Циммерман снял шляпу и шарф. Глаза его метались по тесному пространству.

– В общем, он ушёл, – сказал Циммерман.

– Я тебе об этом и говорил, когда мы виделись.

– За ним пришли около пяти, трое, у них были носилки с плотным одеялом, вынесли через боковую дверь.

– В каком он состоянии?

– Вполне приличном, учитывая обстоятельства.

– Он всегда был тупоголовым сукиным сыном.

– Как говорят у нас в Нижнем Ист-Сайде, у него бандитские замашки.

Они постояли в тишине несколько неловких секунд, пока Циммерман разглядывал дипломы и сертификаты, висевшие на стене в рамках.

– Вы учились в университете Джонса Хопкинса?

– Да, – сказал Делани.

– Господи Иисусе, – сказал Циммерман, посмотрев на Делани как-то по-новому. – Как вы умудрились туда попасть?

– Сдал экзамены, – ответил Делани. – Остальное было вопросом удачи и финансовых ресурсов Таммани-Холла. Папа был в лидерах профсоюза и имел кое-какие накопления.

– Будь я проклят. Вы никогда об этом не упоминали. Надо же, Джонс Хопкинс…

– А ты и не спрашивал.

– А когда хоть это было?

– Закончил в 1913-м. Давным-давно. До войны. Ты тогда, наверное, только-только родился.

– На пару лет раньше. На Аллен-стрит, дом 210. Мой папа был социалистом, привечал выходцев из Минска и ненавидел демократов.

– В этом он не был одинок.

Циммерман всё ещё пялился на дипломы.

– Можно вопрос? Не отвечайте, если не хотите.

– Как я оказался врачом общей практики на улице Горация?

– Ну да.

Теперь Делани посмотрел на диплом Джонса Хопкинса в рамке.

– Я хотел стать хирургом и какое-то время даже был им, буквально пару лет. А потом началась война. За несколько недель до её окончания меня ранили, – он повернулся к Циммерману и начал сгибать и разгибать правую руку. – Тут было всё порвано, и я потерял силу. Силу, которой должен обладать любой хирург. Но чувствовать я не перестал. Я способен обследовать пациента. У меня просто нет силы. Потому я решил пойти в терапевты. Вот и всё.

– Это ужасно.

– Вовсе нет. Полно ребят, которых я знал лично, жалеют, что у них нет этой проблемы, правда, все они умерли. Здесь же я могу помочь огромному количеству людей. И в каком-то смысле это мои люди. И потому… – он глянул на часы. – Ой, Джейк, мне пора идти.

Циммерман помедлил, затем прокашлялся.

– Я хочу сказать вам кое-что ещё, – сказал он.

– Знаю, – сказал Делани. – Говори.

– Я оставил себе деньги, – признался Циммерман. – Деньги, что дал мне Эдди.

– Ты их заработал.

– Я ведь не для себя. Мои родители, в эту проклятую Депрессию, они…

– Не объясняй, Джейк.

– У меня будет полная задница неприятностей, если…

– Остановись. Давай пройдёмся до больницы.

Циммерман выдохнул, напряжение его уходило.

– Не могу. Мы договорились с коллегой-интерном зайти перекусить.

Делани открыл дверь.

– Я провожу вас до угла.

Закончив обход в больнице святого Винсента, Делани шёл по западной стороне Шестой авеню, над ним нависала эстакада надземки, вдалеке маячила башня Джефферсоновского суда. На углу Десятой улицы пестрел окнами магазин игрушек. «Игрушки МакНиффа». Владел им Билли МакНифф, открывший заведение в 1928 году спустя три недели по выходе из тюрьмы – на откат, полученный от одного из своих друзей-подельников по ограблению, вину за которое Билли взял на себя. Окна магазина стали матовыми от морозных узоров. Делани вошёл. Маленькая лавка была пуста.