«Вижу я, ты еще мал. Подрасти немного, а уж тогда приходи».
Принца сильно задели слова старшего брата, и он выхватил ножи, метнув их в Ульвгрима так, что каждое лезвие срезало по пряди волос с его головы и вонзилось в мачту, находившуюся за спиной хартвига.
«Пусть, мне не удержать твоего меча, но разве только это сделает меня воином?»
Тогда Ульвгрим был вынужден признать, что брат достаточно возмужал и может вынести все тяготы похода, а в обращении с ножами ему вряд ли найдется равный. Так они впервые вышли в море вместе, и в тот же год люди прозвали их Бесстрашными Братьями, поскольку страх им действительно неведом!
– Нашей кровью себе славу стяжали! – Воскликнул полноватый хонтэец, с силой ударив по столу пивной кружкой. – Крестьян грабят, а ты их героями называешь!
– На Морозных Островах они может и герои, – поддержал его другой. – Всем известно, что там пристанище разбойников и прочей мрази!
– Повтори, что сказал!
Хартвиг, оттолкнувшись от скамьи, запрыгнул на соседний стол и, пробежав по нему, схватил хонтэйца за ворот. Сразу несколько человек потянулись за ножами, но драка так и не началась:
– Кому жить надоело, становись, – прорычал Берндейл, поигрывая тяжелым топором: – Хотите устроить побоище – идите во двор, а нет, так рыла в кружки уткните, и чтоб тихо сидели!
Выглядел Кьелд устрашающе, особенно с двумя десятками бывалых воинов, готовых его поддержать, потому островитянин хоть и неохотно, но отпустил толстяка и вернулся на свое место.
– Надо бы ему кишки выпустить, – предложил Гатьен. – А то удумал, кого прославлять. Ульвгрим и Льетарн же мало что мерзавцы и разбойники, каких поискать, так еще с нечистой силой знаются.
– Это верно сказано, – прошептал услышавший его крестьянин, сидевший за соседним столом. – Ульвгрим, говорят, шлем с волчьей головой носит и плащ из шкуры, а по ночам в лютого зверя перекидывается.
– Да-да! – Подхватил другой хонтиец. – А у Льетарна на одежду перья нашиты, стало быть, чтобы проще в орла превращаться было!
– Колдуны они поганые! – Поднялся крик.
– Жертвы человеческие приносят и кровь пьют!
– Заклинания знают и знаки запретные!
– А еще, известно, что мать их не от короля родила, а от духа лесного, что овладел ею в образе медведя.
Островитянин, что вел рассказ, в ярости перевернул стол, бросил на пол горсть медяков и вышел вон, напоследок метнув злобный взгляд в Берндейла. Торас, заметив это, хлопнул рыцаря по плечу:
– Не растерял ты умения наживать врагов.
– Истреблять их тоже пока не разучился, – заверил графа Кьелд.
Ближе к ночи, рыцарь вышел во двор, надеясь найти там островитянина и решить оставшиеся вопросы поединком, но тот уже уехал. Впрочем, граф заверил Берндейла, что они еще встретят этого хартвига, поскольку такие обиды просто так не забываются.
– Надеюсь на то, – согласился воин, прежде чем отправиться спать.
Отряд Тораса покинул трактир на рассвете, купив в дорогу вина, хлеба и вяленого мяса, а усач Курц так же привязал к седлу мешок печеных яблок и ел их весь остаток дороги, иногда предлагая соратникам, однако те чаще отказывались, чем соглашались.
Спустя неделю, северяне прибыли к стенам Кэрлы, столицы Хонтэйского герцогства, основанной, если верить легендам, почти восемь веков назад. Тогда же, были построены и городские стены высотой в четыре человеческих роста, способные выдержать любую осаду. В хонтэйских песнях часто упоминалось, как орды врагов терпели поражения, пытаясь штурмом взять город, и восхвалялась доблесть защитников, малым числом отражавших неприятельские атаки. Но Торас слышал и другие песни, те, в которых говорилось о храбрых воинах Халлада Череполома, захвативших хонтэйский север и дошедших до Кэрлы. В рассказах хартвигов, город окружал лишь деревянный частокол, а хлипкие ворота выбивались несколькими ударами тарана, и граф больше верил этим словам, нежели напыщенному хонтэйскому хвастовству.
