Началось отпевание. Батюшка семенил вокруг гроба, что-то бормотал, крестился слева направо. Возмущенная Ирина Семёновна потребовала остановить святотатство: обряд проводил ряженый.
В рясу облачился выпускник местного театрального института. Как-то в студенчестве он сыграл священнослужителя. Да так хорошо, что сделал это своим основным способом заработка. Никто кроме Ирины Семёновны до сих пор подделку не распознал.
Самозванца увели прочь.
Оправившись после конфуза, траурная процессия двинулась на кладбище, где Геннадий Васильевич столько лет проработал сторожем и в конечном счете должен был обрести покой. За катафалком следовал депутатский лексус, далее автомобили с логотипами газет и телеканалов. Замыкала колонну «копейка». Она едва поспевала за шустрыми иномарками.
Вот и ворота кладбища. Среди памятников и крестов Ирина Семёновна с трудом разглядела сыновью могилу, куда планировалось подхоронить Геннадия Васильевича. Площадку должны были подготовить заблаговременно, до появления траурного шествия. Но вместо ямы участники процессии обнаружили снежную выпуклину.
Прямо на ней стояли мужчины в черных куртках. Лиц не видать, скрыты капюшонами. Неизвестные люди не давали копщикам работать – выбивали лопаты из рук грубыми ботинками.
Завязалась драка.
Массивное тело рухнуло на крест с фотографией Матвея. Топтали не могилу, это сердце Ирины Семёновны давили-давили-давили подошвами.
Женщина упала на колени, взмолилась: «Прекратите, сволочи! Мужа схоронить не даете по-человечески, так хотя бы сына, Матвеюшку моего, не трогайте. Я в гроб к мужу лягу, в землю с ним пойду, чтоб не видеть, как вы…» Вдова сбилась. Ее окружили люди с камерами. Снимали крупным планом влажность глаз, дрожание губ.
Тут выступил Обещалов. Он требовал объяснений.
От группы тяжело дышавших мужчин отделился главный. На глаза надвинут капюшон. Под носом – усы. Сказал депутату: при камерах общаться не будет. Отошли в сторону. Долго говорили вполголоса. С каждой фразой, произнесенной усатым, строгость сходила с физиономии чиновника. Потом и вовсе возникла какая-то ласковость.
Разговор закруглился рукопожатием.
Все разом засобирались.
Уехал катафалк на другой заказ. Затем Обещалов с помощниками. Следом репортеры.
Исчезли здоровяки в куртках.
Остались мятый снег, покосившийся крест и семья Тетёхиных.
5
Темнота густела. Когда солнце совсем скрылось за кладбищенским забором, пошел снег. Ирина Семёновна сидела прямо на мерзлой земле, облокотившись спиной о гроб. Она не замечала ни мрачного пейзажа, ни крепкого мороза, ни нового сторожа, который прибегал уже несколько раз, чтобы предупредить: кладбище закроется в семь, и к этому времени ни вдовы, ни гроба тут быть не должно.
Она никак не могла поверить, что их с мужем бросили, словно ненужные вещи. Горе, притупленное дневными хлопотами, обступало ее, ложилось на плечи, сжимало горло. В голове роились мысли-снежинки: «Завтра Рождество, хоронить не положено. Везти Гену обратно в морг – значит, заказывать еще один катафалк. Где взять деньги? Найти лопату, рыть яму самой… Даже до утра не управлюсь, да и сторож не даст самовольничать. Хоть бы насмерть замерзнуть, и конец мучениям…»
Вдруг впереди обозначилось какое-то шевеление. Ирина Семёновна пригляделась: то, что поначалу она приняла за могильный памятник, оказалось чьей-то спиной. Заморгала, может, от нервов почудилось? Что за чёрт!
