И, правда, он самый.
Потихоньку крался на своих копытцах.
Пятачок, козлиная бородка, рожки. Как с картинки сошел.
Протянул лохматую лапу, а в кулаке – золотые зубы:
– Вот, у мужа твоего в морге вытащили. Я забрал, – подмигнул черт. – Люди обыкновенно думают, что с мертвого взять? А ведь нынче человеческое тело – ценный товар. Яички не принес. Противно.
– Какие еще яички? – подскочила Ирина Семёновна.
– Какие-какие. Мужнины. Студенты-медики теперь по ним учить анатомию будут.
– Так почему ж меня не спросили? – продолжала удивляться вдова.
– Им не нужны разрешения, – сказал бес, обнажая клыки. Смешно ему, какая Тетёхина темная. – По закону будущий покойник еще до смерти должен к нотариусу сходить и бумажку на неприкосновенность тела заверить. Документа нет, и яичек нет.
Ирина Семёновна не нашлась, что ответить.
– Да ты не горюй, они ему столько лет были без надобности. Зато глазные яблоки оставили. Тут тонкий расчет, – принялся разъяснять рогатый. – Родные же в рот и в штаны мертвецу не полезут. Вот и обдирают его санитары как липку… Ну что ты вздыхаешь? Сама мужа убила, за то тебе и мучения.
– Не убивала я его! – возмутилась Тетёхина и плюнула в свиное рыло.
Черт прихватил лапой снег. Не торопясь, отерся:
– Вот это зря. Я же с тобой по-хорошему.
Помолчали.
– Семёновна, ты из чего суп варила?
– Так Гена не от отравления помер. Сердечный приступ.
– Приступ, как же. Из чего суп был, спрашиваю? – не унималась морда.
– Куриный, вроде.
– А вода? Ее ты где взяла? У вас же в кранах из-за аварии пусто было.
– Так у меня осталось пару баклажек в кладовке.
По недоуменному выражению лица Ирины Семеновны черт понял, хватит с нее намеков:
– Ты ж бутылки перепутала. Взяла ту, что со святой водой. Это мужа твоего и убило. Тьфу! – сплюнул черт. – Слушай внимательно. Полтора года назад Гена подкараулил меня ночью на кладбище. Схватил за хвост и силком потащил в сторожку. Посадил за стол, налил водки. Стали пить. Первый стакан, второй, третий. Мне хоть бы хны. На него смотрю – глаза уж мутные. Чего ты меня приволок-то сюда, спрашиваю. У него язык заплетается. За годы работы на кладбище, мол, уйму денег скопил: творилось тут всякое, и разные личности за молчание платили пачечками. Очередную получит и в кресле прячет, чтоб ни ты, ни домушники не нашли. Говорит, все отдам, только сына моего с того света вытащи. Я аж водкой поперхнулся. Кашлял-кашлял, потом ответил: «Извини, но это не в моей компетенции. Да и не нужны мне деньги. Для нас, бесов, главный товар – человеческая душа». Он взъерепенился. В потолок пальцем тычет: «А в чьей компетенции? А-а-а-а-а? Егошней что ли?! Так он же сам… Са-а-а-а-ам! Сына у меня отнял!» Все рыло мне слюной забрызгал. Вдруг умолк. Выпили еще. Тут-то Василич и ляпнул, мол, будь он в моей шкуре, вернул бы сына обратно. Я говорю, ну воля твоя.
Он тогда до того упился – уснул мордой в стол. Только захрапел, я и дал деру. Утром твой Гена очнулся, а он уж никакой не Гена, а черт. Как заказывал.
– Черт?! – не поверила своим ушам Ирина Семёновна.
– Не совсем. Обращение требует времени. Может год длиться, а может десятилетия. Всё зависит от самого человека. Некоторые до того прогнили, что и без свиного рыла – бесы. Твой, например, долго сопротивлялся. Даже пачечки брать перестал. Но рога всё равно полезли. Вот он и нацепил шапку.
– А в морге как же, рогов не заметили?
