Сезон Хамелеона - страница 23
– Ну и славно, что он уехал, – я облегченно выдохнул, прервал долгим поцелуем рассказ об отъезде Каштаныча и, перевернувшись на постели, приступил к окутыванию с головы до ног своей изголодавшейся собеседницы вчерашним перегаром.
Наши любовные утехи протекали всегда молча, хотя речь у Таньки была поставлена прекрасно, в силу рода деятельности, и поговорить с ней всегда было о чём. На все случаи жизни у неё обязательно имелись фразы из известных книг и цитаты из любимых кинофильмов. Но цепкая память и филологическая оснащённость меня в ней совершенно не привлекали – я бы даже сказал, это ей не шло. С другой стороны, и внешность её никак не соответствовала общепринятым канонам красоты, да и в те или иные художественные стереотипы подобный облик тоже не вписывался. Но, честно говоря, на всякие каноны и стереотипы я плевать хотел, и при абсолютной Танькиной удалённости от героинь моих «юношеских» фантазий, волновала она меня дико. Необъяснимо…
Мы с Гриней как-то выступали в её школе с небольшим концертом. И когда Танюха, в качестве завуча по учебно-воспитательной работе, подарила нам цветы, а затем пригласила к себе в кабинет на чашку чая, я про себя подумал, что было бы неплохо нам встретиться в этой комнате ещё разок, но уже без Каштаныча. Наших с ним зрительниц можно всегда было довольно легко поделить на влюбленных в Гриню и на интересующихся мной, что, безусловно, только укрепляло мужскую дружбу. И училка, пригласившая нас чаёвничать, явно относилась ко второй категории наших поклонниц…
А в своих размышлениях я нисколько не ошибся. Наведавшись в Татьянин кабинет в следующий раз, я почувствовал себя старшеклассником, вызванным к завучу для объяснений вопиющего проступка. Познание друг друга, произошедшее на рабочем столе, явилось, конечно же, проступком ещё более весомым. Надо ли говорить, что подобные «объяснения» в этой локации у нас происходили впоследствии неоднократно. Без лишних слов.
Мне и в голову не могло прийти позвать Таньку к себе в театр, за кулисы, а, тем более, пригласить на какой-нибудь послепремьерный банкет (она-то, как раз, мечтала об этом), я даже стеснялся привести её в свою коммуналку. И появиться с ней в любом общественном месте было стремновато – меня не покидало ощущение диссонанса. Казалось, все показывают на нас пальцем – мол, надо же, какая несовместимая пара! Зато когда мы оказывались наедине, у меня просто крышу срывало.
А уж в те утра, когда я просыпался у Таньки, невозможно было начать день, не набросившись друг на друга. И чем хотелось заниматься меньше всего, так это вести разговоры. Собственно, и сегодняшний похмельный рассвет не стал исключением – перед тем, как приступить к нашему основному занятию, мы перекинулись лишь необходимыми фразами.
Единственное, что всегда было невыносимо, так это постлюбовное молчание. Насколько, в первые секунды наших встреч, я совершенно не владел собой, находясь в горячем дурмане желания, настолько же, после изнурительных бесстыдств, собирая в кучу охладившиеся мозги, я, хоть убей, не понимал как дальше себя вести. Уже в который раз, дрожащими руками школьника, только что уличённого в непотребном деянии, тянулся я за разбросанной на полу собственной одеждой, подталкиваемый одной единственной мыслью – пулей вылететь из этого дома и не возвращаться ни под каким предлогом!
– Куда?! – тяжёлая рука завуча по учебно-воспитательной работе властно легла на мою грудь.