– Да, действительно, дамы и господа, давайте пока передохнём и разойдёмся на обеденный перерыв! – Лисицын, с трудом преодолевая тревогу, всё же, старался владеть ситуацией и жестом остановил намеревавшегося вновь добраться до меня Каштанова. – Пусть Паша некоторое время побудет в покое… Может быть, всё и обойдётся…
– Старик, ну ты с этим не шути, – Белкин протянул мне со сцены пригоршню лекарств и воду. – На, хотя бы, таблетки выпей!
– Ну, давай, – я заглотнул Севкину горсть и, попытавшись выпрямиться, повернулся к режиссёру. – Дмитрий Андреич! Извините, что так получилось. Надеюсь сегодня оклематься. У меня такое иногда бывает… Редко, но бывает… Потом, в течение дня, проходит…
– Пашенька, ну что вы! Идите домой, о чём разговор! Без вас есть несколько сцен, мы ими и займёмся! Хотя жаль, ничего не скажешь! Я сегодня, как раз, хотел делать финал… Как вы и требовали… Но, главное, поправляйтесь! Завтра утром всё закончим, если вы будете в порядке. Не полегчает – обязательно идите к врачу! – Лисицын, казалось, внимательно изучал моё лицо (возможно, оно покраснело и выразительно покрылось крупнокапельным потом).
– Хорошо, Дмитрий Андреич, – я заковылял к выходу, цепляясь за зрительские кресла.
– Пашенька, а если и сегодня станет легче, то возвращайтесь! Мы, всё равно, будем здесь до вечера, вы мне очень нужны! Приходите, пожалуйста! – профессор цеплялся за любую возможность спасти безнадёжное предприятие.
– Да, постараюсь… Попробую…
Я скомкано со всеми попрощался, принёс извинения за непродуктивную репетицию, поблагодарил Белкина за хлопоты и, выйдя на воздух, сгорбленный, продефилировал через двор. Затем, убедившись, что уже никто из сослуживцев не может наблюдать меня из окон, пулей пролетел несколько домов и нырнул в заветную киношную машину, водитель которой, по предварительной нашей с ним договорённости, послушно ждал меня в соседнем дворе…
5
Премьера нашей «Счастливой уловки» по пьесе П. Мариво прошла, вопреки дурным предчувствиям, довольно успешно. Зал почти всё время смеялся (даром, что комедия), а в наиболее чудовищных по игре и безвкусных, на мой взгляд, вещах – и вовсе ревел от восторга. Актёры делали всё, что могли. Героически тащили эту грузную баржу. Каштанова зрители после каждой его сцены провожали бурными аплодисментами. До этого он всегда играл героев, а сегодня впервые вышел в острохарактерной комедийной роли Фронтена (слуги Шевалье) и справлялся с ней блестяще. Ивецкий-Арлекин тоже был хорош, хотя почти никогда не давал точной реплики. Зрители, разумеется, этого не замечали, и если со стороны и возникало иногда ощущение, что кто-то врёт текст, то публика уж точно ни за что не стала бы грешить на Веньку! Скорей, на его партнеров. Ну, мастер, что тут скажешь!
Я же ощущал себя прескверно. Мне казалось, что ни одна сцена нормально не выстроена, и что могло быть гомерически смешного в нашем «шедевре», тоже оставалось загадкой. Я искренне не понимал, почему должен ТАК двигаться и ТАК разговаривать – фальшивым было всё, и оставалось только играть нагло, вызывающе и безапелляционно. Когда-то один опытный актёр одарил меня весьма ценным советом: не знаешь, что делать на сцене – всему удивляйся! Этим, собственно, я и занимался. Хотя раньше относился к подобным словам, как к шутке, и даже не подозревал, что однажды мне придётся их принять, как руководство к действию.
