Сезон медуз - страница 12

– Здесь мои подруги, поговорю с ними, пока вы одеваетесь.

– Если надо, я натяну рубашку за каких-нибудь полчаса…

– Не так быстро, – засмеялась она.

Походка у неё была раскованная. Казалась, она идёт, не наступая на плиты дорожки. Он сразу приметил, что юбка на ней вела себя странно: летая вокруг бёдер, она оставалась на своём месте – каждый шов, каждая вытачка лежали именно там, где и положено им быть. Но некоторые детали, по первому впечатлению, были в ней «чересчур»: в тазу была широковата, а плечи чересчур узкие, ярко-красные губы заметно выделялись на худеньком скуластом лице. Нос, аккуратный, всё-таки слегка вздёрнут. Цвет глаз странный, почти не встречающийся, малахитовый, но не прохладный, а горячий. Такие глаза бывают у женщин на исходе бабьего лета, у тех, чья кровь – как красные угли догорающего костра. К тому же она была почти такого же роста, как и он, а на высоких каблуках, наверное, выше. «И всё-таки, – подумал Курбов, – если бы эта девушка встретилась мне четыре-пять лет назад, я приложил бы все усилия, чтобы понравиться ей».

Он заторопился – Надя уже шла к нему, придерживая рукой переброшенный через плечо тонкий ремешок зелёной сумочки.

– Ваш отец рассказал мне довольно неправдоподобную историю, – сообщил Андрей Владимирович, когда они вышли за ворота пляжа.

– Я знаю, – ответила она, – он прав. Напрасно только горячился: вы и не подозревали о моём существовании. Я ему всё объяснила – он собирается вам позвонить: извиниться.

– Это лишнее. Лучше скажите: когда и где мы с вами виделись?

– «Лицом к лицу – лица не увидать»? Мы встречались много раз. Но так, чтобы вы могли меня запомнить, только однажды. У Олега Викторовича…

– У Алика?

– Да. Меня привёл к нему Вячеслав.

– Вячеслав?

– Да. Мой друг. Жених… И так далее. Вы его, наверное, знаете. Он написал монографию о книгах Олега Владимировича. А у того тогда был день рождения и ещё что-то – оба события сразу. Собрались одни знаменитости. Столько сразу я никогда не видела и растерялась. Представляете? Но вижу – все едят, пьют, задирают друг друга, а на меня ноль внимания. Я не Бриджит Бордо, но и не такая, чтобы на меня не обращали внимания…

Странная у неё была манера держаться. Говоря, Надя запрокидывала голову назад и немного вбок. Глаза темнели. Чем-то она напоминала испуганную девочку с картины Антона Рефрежье «…Неужели это начало конца?» Его так и подмывало спросить: знает ли она работы этого художника, но удержался.

Пока он вызывал в памяти детали картины, Надя очень точно обрисовала сидящих за столами. Нашла, что Алик похож на Бальзака, только без усов, что свидетельствовало о её образном воображении: Алика за глаза действительно называли «маленьким Бальзаком», имея в виду не только его полноту, но и его книги, по-бальзаковски монументальные и одновременно точно воспроизводящие динамику жизни, её острые углы.

Добрый и фундаментальный Алик, рассказывала Надя, сидел как бы в президиуме и розовел от тостов в его честь. Все хвалили только что вышедшую его книгу и требовали ускорить работу над очередным шедевром. Когда именинник встал, чтобы произнести встречный тост, в наступившей тишине из прихожей донеслось: «Гости у него?», «Да, гости», «Некстати. Ну да всё равно. Придётся войти…» Надя посмотрела на Алика – он покраснел, оттолкнул стул и ринулся в прихожую, из которой вернулся, ведя за руку, должно быть, ещё какую-то «звезду» в сногсшибательном костюме. Причём вид у вашего друга, отметила Надя, был одновременно и торжественный, и заискивающий. Как у чиновника, которого на дому посетило большое начальство. «Кто не знает, – сказала она, передразнивая Алика, – знайте: это Андрей Курбов, сын Владимира…»