Тем временем на Славтубе стремительно набирал просмотры ролик «Топ—10 причин, почему новый закон – благо». Видео, снятое подростками, выглядело любительским, но убедительным: яркие плашки с цифрами, мультяшные вставки и неожиданные спецэффекты. Голоса за кадром звучали звонко и задорно, словно участники открыли невероятный секрет.
Причины шли одна за другой: «больше свадеб – больше праздников», «меньше разводов – стабильнее экономика», «каждая женщина знает своё место – всем спокойнее». На седьмой причине – «знакомиться больше не страшно: государство поможет!» – экран заполнила картинка лосося, прыгающего через обручальное кольцо под звуки марша. Эпизод вызвал восторг в комментариях; его цитировали, отправляли друзьям как «идеальное объяснение ситуации».
Комментарии под видео быстро наполнялись искренним энтузиазмом. Пользователи горячо поддерживали каждую причину, дополняя примерами из жизни и рассуждениями. Популярностью пользовались фразы: «Пора наводить порядок!», «Хватит играть в либералов!», «Власть начала думать о людях!». Один из зрителей предложил одиннадцатую причину – «Чтобы блогерам было о чём снимать контент». Предложение сразу же собрало тысячи лайков и восторженных реплик.
Алгоритмы Славтуба и других соцсетей отдавали предпочтение материалам в поддержку закона, вытесняя противоположные мнения далеко вниз. Комментарии с сомнениями тонули в потоке сердечек и приветственных эмодзи. Даже нейтральные сообщения выглядели бледно на фоне общей восторженности, и пользователи постепенно переставали выражать сомнения, боясь оказаться неуместными.
Аркадий Ладогин смотрел на экран планшета в полумраке служебного кабинета. Настольная лампа светила приглушённо, словно стесняясь происходящего. В руке – почти остывший чай в кружке с логотипом Министерства репродуктивного развития. На столе лежала забытая папка с надписью «Особое мнение». На экране мелькало знакомое подростковое видео, появляющееся в ленте чаще протоколов совещаний.
Дети улыбались, жестикулировали, с радостным возбуждением произносили прописные истины нового порядка. Они будто участвовали в празднике, смысл которого взрослым уже был непонятен. С каждой фразой и восторженным комментарием Аркадий ощущал, как его дистанция от происходящего растёт – словно он стоял на перроне, а поезд с названием «Будущее» уже набрал скорость.
Юные лица, задорные голоса и радостная наивность выглядели живыми и яркими, но полностью лишёнными сомнений. Аркадий слушал их, словно смотрел плохо поставленный спектакль: вежливо, с лёгким смущением и надеждой на скорый занавес.
Он отставил чашку на край стола и перевёл взгляд к окну. За мутным стеклом медленно плыл вечерний Первопрестольск. Лампочки в окнах казались выстроенными по правилам какой—то новой геометрии – правильной, аккуратной и странно неестественной.
Ладогин понял, что впервые за долгое время чувствует себя посторонним. Не просто несогласным, а именно лишним. Будто вагон, в котором он ехал много лет, резко изменил направление, а остальные пассажиры повернулись в другую сторону. Он остался сидеть, не повернув головы.
Мысль эта была одновременно тревожной и освобождающей. Теперь ему не нужно ничего объяснять – ни себе, ни другим. Всё происходящее за окнами и на экране больше не требовало его участия. Общество радостно принимало новый облик, не замечая отсутствия его аплодисментов.
