Сгоревшая под дождём - страница 44

– Ты бессовестный лживый мальчишка, который непременно понесёт наказание за все свои злодеяния! – она метнула взгляд на свой стол. – Положи ладони на стол!

Я повиновался. Учительница уже замахнулась указкой и я зажмурил глаза в предвкушении дикой боли, которую будут приносить её удары по моим пальцам. Но она вдруг опустила указку и ухмыльнулась. Она схватила мою кисть и продемонстрировала её одноклассникам.

– Полюбуйтесь, ребята, на этого псевдо школьника! Смотрите, сколько грязи под его нестрижеными ногтями.

Затем она отбросила мою руку и сказала уже без прежней живости:

– Такие как ты, Тамаш, должны быть крепостными, прислуживать богатым и образованным людям. А не ходить с ними в школу по одной дороге и не сидеть с ними за одной партой.

– Слава богу, крепостное право отменили, – отозвался я сдавленным голосом. Страх перед грядущими ударами, стыд перед одноклассниками, обида на слова учителя хотели заставить меня громко и безудержно разрыдаться, что я последний раз позволял себе в шестом классе по милости учительницы. Но я держался из последних сил и не давал слезам хлынуть из глаз, ибо сейчас мне было крайне важно показать этой женщине, что я равнодушен ко всему, что она говорит и что стерпеть эту боль мне раз плюнуть.

– Жаль, что отменили, – выразила своё мнение Ирина Викторовна. – Когда-то такие как ты пользу приносили, выполняя тяжёлую работу, а не болтались, как сейчас, по городу, обманывая порядочных граждан и воруя у них деньги.

– О чём вы говорите? – возмутился я. – Я совсем вас не понимаю.

– Неужели?! – воскликнула учительница. – Может, ещё скажешь, что не сын цыганки?

– Конечно, нет, – усмехнулся я. – Моя мать русская, и вы об этом прекрасно знаете. Вы ведь видели её не раз на родительских собраниях.

– У тебя даже ума не хватило подумать, что у белого человека никогда не родится чистокровный цыган. Ты посмотри на себя, у тебя же от русского только язык!

В то мгновение я походил на разозлившегося быка. Голова моя выдвинулась вперёд, глаза налились кровью. Сжав кулаки, я стоял и смотрел из-под нахмуренных бровей на отошедшую на пару шагов назад учительницу, которая, как я полагаю, теперь готова забрать назад свои доводы, ибо её донимал страх перед моей физической силой.

– Вы подлая лицемерка, – сказал я в гневе. – Я знал, что вам не ведомы такие понятия как доброта, нравственность, справедливость. Но вот уж не думал, что вы наплюёте на честность. Вы говорите эти глупости, только чтобы задеть меня, оскорбить. Но я не поддамся на ваши уловки. Вы несёте несусветную чушь и сами об этом знаете.

Убедившись, что я и не помышляю трогать её, учительница подошла ко мне ближе и, посмотрев на меня не то с презрением, не то с жалостью, сказала:

– Не успокаивай себя, мальчик. То, что ты не родной сын своей матери, ясно как день, – немного помолчав, она добавила: – А на второй год теперь ты точно останешься, не сомневайся.

– Мне плевать! – отрезал я и бросился к своей парте собирать учебники в рюкзак. – Мне плевать на учёбу, на вас и на всё остальное!

– Тогда в школе можешь больше не появляться, – с улыбкой проговорила учительница, глядя мне вслед, когда я уже собрался покинуть класс. Тогда я обернулся на выходе и ответил со всей уверенностью.

– Так и сделаю!

С этими словами я вышел из класса. И в припадке необузданного гнева побежал вниз по лестнице, не заметив на своём пути какую-то первоклашку и сбив её с ног. И дабы помочь ей подняться, я со всей силой потянул её за руку.