Шабаш по случаю бродячей луны - страница 10

– Ну что, поехали домой, – обратилась ко мне Ида, стараясь не смотреть на юношу.

– Ты покраснела, – сказал я ей, засмеявшись, когда мы отошли подальше от дома.

– Ничего подобного, – возмущённо проговорила она и легонько толкнула меня вбок.

– Всё узнала, что нужно?

– Ага, и даже больше.

– Что за колодец? Может, расскажешь?

– А это тебе знать незачем. Это ведьминские секреты.

– Аааа, ну ясно. Куда ж мне до них! – язвительно ответил я.

– Нужно успеть дойти до деревни Рата до окончания ярмарки, чтобы было на чём уехать. Давай поспешим.

– Ты знаешь, что смерть ведьм мучительна? – спросил я Иду.

– Это тебе тот парень рассказал? – спросила она.

– Да, твой воздыхатель. Так что? Знаешь или нет?

– Я узнала это, когда уже было поздно. Меня ещё в детстве мама ведьмою сделала. У меня и выбора не было.

– А если бы был выбор?

– Тогда я бы на это не пошла. Но теперь уже ничего не изменить.

– И тебе не страшно?

– А что изменит мой страх? Умирать всё равно рано или поздно придётся.

      Из Раты в Генрот мы направились уже поздним вечером. Последняя, длинная узкая повозка без крыши, забрала нас и двух престарелых мужчин-друзей. На половине пути мы увидели за нашими спинами зелёный свет, которой поднимался густой дымкой с земли на небо.

– Танна умерла, – сказал один из мужчин, указывая своему другу на небо.

– Эх, хорошая была женщина. – ответил тот. – Отмучилась наконец.

      Они сняли свои шляпы и продолжили смотрели на свет, провожая Танну в последний путь.

      И впервые я радовался чьей-то смерти. Это слово «отмучилась» как-то тепло отозвалось в моём сердце.

– Господи, сделай так, чтоб там, на небе, она жила в счастье и спокойствии, – говорила какая-то женщина, кланяясь гробу, и вытирала слёзы платком.

      Гроб стоял на табуретках посередине небольшой комнаты, в которой толпился народ: каждый ждал очереди, чтобы подойти и попрощаться с умершей. Здесь было холодно, хотя на улице светило тёплое утреннее солнце. Окна дома выходили на запад, к тому же, были закрыты высокими кустами калины.

      В комнате пахло свечами и ржаным квасом, который обычно готовили на похороны. Я стоял в проходе с матерью. Женщины почти все были заплаканными, мужчины – понурыми, немногословными и стояли поодаль друг от друга, точно боялись сойтись и разговориться. Женщины – наоборот, собирались группами и рассказывали друг другу, какой хорошей была покойница и как несправедливо обошлась с ней жизнь.

      В углу комнаты, на стуле, сидел Нэт. Он смотрел на гроб красными глазами. Взгляд его был таким пустым, будто из него вытащили всю душу. Впервые я видел его в таком состоянии. Смерть жены сделала его совершенно другим человеком. Никто уже не узнавал в нём того старого Нэта-весельчака.

      Рядом с ним на высоком табурете сидела пятилетняя Ярика, качая на руках свою тряпичную куклу. Изредка она поднимала глаза на гостей и как-то вопросительно на них глядела, не понимая, почему они плачут.

– Бреттушка, милая, на кого ты детишек своих оставила? – как-то искусственно завывала Тири. Голову её неизменно покрывал узорчатый чепчик. Только сейчас он был не белым, а чёрным. Возле окна, прижавшись к стене, крепко держа друг друга за руки, стояли сыновья Бретты и надрывно плакали. Казалось, речи Тири делали им только хуже.

      На похороны приехала старшая сестра Бретты – Рэна. Она не появлялась в Генроте больше десяти лет, с тех пор, как умерли родители, и с того времени сёстры почти не общались, лишь изредка, вспоминая друг о друге, отправляли на рождество открытки с сухими поздравлениями. Так вышло, что добрых сестринских отношений между ними не было и привязанности – тоже. Рэна всегда мечтала уехать из родного города, её манил север. На праздновании двухсотлетия Генрота, когда со всех концов Приморского мира к нам съезжались люди, Рэна познакомилась с будущим мужем, а через месяц закончила школу и переехала к нему в маленький городок Агот, расположенный высоко в горах, на севере Приморского мира.