– Да мне рая не видать, как своей селезёнки, которую мне вертухаи отбили, – он помолчал.
– А хотелось бы, если честно, да грехи не пусчают.
– А ты думаешь, у того вора и разбойника, что рядом со Христом на кресте висел, меньше грехов было? Думаю, может даже побольше, и ничего, простил Господь кающегося грешника. В том-то и сила наша, и спасение. И это третий шаг, который сделал тот разбойник. Исповедав свою греховность, и осознав Его святость, он попросил «Вспомни обо мне Господи, когда будешь в Царствии Твоём».
Все вокруг притихли, слушая диалог вора и священника.
– Не далеко от тебя Царствие Его, Антип Поликарпович.
Казначей молча смотрел на него, ловя каждое слово, и пытаясь успеть переварить всё, что он говорил.
– Вот ты гутаришь, за что? – продолжил батюшка.
– А нечто сам не ведаешь? Царя, Помазанника Божьего убили, вот от того и проводит нас Господь через горнило. Потому как, мы все повинны в его смерти. И ты, лиходей, и я поп, и князья, и дворяне, и казаки больше других, потому как Богом призваны на защиту веры Христовой. От того и страдают более многих.
– О, слышал полковник, ты больше всех виноват, от того тебе пятнашку и впаяли.
Антип посмотрел на немолодого зека, лет шестидесяти. Тот, встав, подошёл к столу.
– Разрешите представиться, – обратился он к батюшке.
– Полковник Уссурийского казачьего войска, Водянский. Истинно вы всё говорите, отец Вячеслав, как есть истинно. Не уберегли мы веру Христову в своих сердцах, царя – батюшку не уберегли, церкви свои, от того и приняли по полной.
Он присел на нары рядом со столом.
– На всех вина лежит за смерть царёву, – продолжил священник.
– Но благ и милостив Господь. И будет ещё реять над Россией триколор, и взойдёт на престол империи монарх, и помажет его Господь на царство. Не знаю, сколь годов для ентого понадобиться, может пятьдесят, может сто, а может и по более. И если за эту веру мне придётся в карцере помереть, я на это согласный.
Водянский перекрестился.
– Дай-то Бог.
Антип обвёл слушающих взглядом, все обступили стол.
– Ни дай Бог, какая-нибудь сука, стуканёт на батюшку, на перо посажу, без лишних разговоров, политические, вас касается.
– Да не стращай ты их, Антип Поликарпович, на всё воля Божья.
– Ну, ты отец Вячеслав даёшь, хорошо тебе, у тебя на всё воля Божья. И сколько ж тебе за твои проповеди наболтали?
– Да, самую малость, – усмехнувшись, ответил батюшка.
– Десять лет, с учётом рецидива.
– Так ты у нас ещё и не первоход.
– Выходит так.
– Ну, Бог даст, уживёмся.
Казначей поднялся из-за стола.
– Благослови, батюшка.
Он сложил руки для благословения и наклонил голову. Священник встал.
– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь. Он перекрестил его.
– И меня благослови, батюшка, – прошепелявил Беззубый.
– Во имя Отца и Сына и Свягаго Духа, аминь.
– И меня.
Водянский тоже подошёл к нему. Постепенно, за благословением выстроилась большая очередь.
В барак вошёл начальник лагеря Глушко, с двумя солдатами.
– Ну, я так и думал, – усмехнулся он.
– Как же вы меня достали, со своей религией, безмозглые фанатики. Взять его, и в карцер, – приказал он солдатам, не раздумывая.
Те быстро схватили отца Вячеслава и вывели вон.
– Ну – ну, – опять усмехнулся Глушко.
– Рабы Божьи? Я вам устрою рабов Божьих.
Презрительно плюнув, он вышел вслед за своими солдатами.
– Вот же тварь, опять началось, и этого заморит, падла, – зашепелявил Беззубый.
