Молоденькие солдатики стояли по струнке, и, не отрывая взгляда, следили за своим командиром. Чувство гордости, и своей великой миссии переполняли их сердца, от слов офицера. Каждый чувствовал себя героем. Арсений и Ванька, стоя рядом, переглянулись и улыбнулись. По этому взгляду было понятно, что они оба счастливы.
– Напра-аа-ву, – прозвучала неожиданно команда.
Строй, нестройно повернулся. Кто-то, растерявшись, заметался, повернувшись в другую сторону. Послышался смех.
– От-т-ставить, – вернул их на исходную майор.
– Напра-аа-ву, – снова повторил он команду.
Со второго раза получилось лучше.
– Лейтенант, – обратился Стрельников, к стоящему в строю, молоденькому, только что из училища, командиру взвода.
– На приём пищи шагом марш, и далее по плану. Командуйте.
– За мной шагом марш, – скомандовал лейтенант по – детски писклявым голосом, показавшимся таким после команд и речей бывалого комбата.
Строй зашагал за ним, повинуясь его командам.
После обеда учебный взвод направился в своё расположение. Лейтенант скомандовал рассредоточиться по кубрику и приступить к подшивке подворотничков, раздав материал и нитки с иголками. Бойцы расселись по лавочкам.
– Эх, жалко Митьку не взяли в армию, сейчас бы с нами был, – с сожалением вспомнил про брата Ванька.
– Да ничего, чуть подрастёт, и через пару лет придёт, а мы его тут с хлебом с солью поджидать будем, – успокоил его Сенька.
За работой началось спонтанное знакомство.
– Что, кто откуда, хлопцы? – поинтересовался Арсений, нанизывая нитку в иголку.
– Я с Забайкалья, станица Семёновская, – отозвался краснощёкий, здоровый парень, пристроившийся рядом.
– Из казаков, что ли? – подключился Иван.
– Да, из казаков.
– И мы из казаков, – протягивая ему руку, улыбнулся он.
– Из сибирцев мы, будем знакомы. Я Ванька Беляев, это мой братец, Сенька Бандурин.
– Я Лёха Бурцев, – пожимая им обоим руки, представился забайкалец.
– Да тут братцы, почитай, добрая половина из казаков будет, – присоединился к знакомству ещё один боец.
– Так, хлопцы, али нет? – привставая со своего места, и оглядывая присутствующих, спросил он.
– Так точно, – ответил парень, стоявший возле окна, оперевшись на подоконник.
– Как по станицам постановление зачитали, так все в армию и хлынули. Я с Амура, нас со станицы шестерых в этот год в армию отправляли. Старики вот такие проводы закатили, – он показал большой палец, поднятый вверх.
– Век буду жить, не забуду. Всё, как встарь, говорят, по старым традициям.
– Да, проводы старики устроили как надо, – подтвердили его слова ещё несколько человек.
– А вот я, братцы, не люблю казаков, – вдруг прервал их воспоминания о станичных проводах боец со шрамом на щеке.
– Они маво батьку в девятнадцатом годе порубили, мне тогда три года было. Вот я с тех пор и сиротствую.
– Как звать тебя, друже? – подошёл к нему парень, стоявший у подоконника.
– Антоха.
– А я Прошка, Прохор значится. Прохор Фёдоров.
Он протянул ему руку.
– Маво батьку тоже в девятнадцатом убили, – продолжил он.
– И тоже сиротствую я, брат Антон, с трёх годов. Ну, что было, того не вернуть, думаю, тут у всех есть о чём погоревать. Но горевать нам нынче несподручно, мы теперь все красноармейцы, бойцы регулярной, Рабоче – Крестьянской Красной армии, и, как сказал наш комбат, Родина смотрит на нас, и мы её не подведём. Поэтому делить нам нечего, да и незачем. Верно я гутарю, хлопцы?
