– Билеты обратные не желаете?
Продравшись сквозь толпу квартирных хозяев, шоферов и спекулянтов билетами, Сергей оказался на привокзальной площади. Утомлённые солнцем кипарисы, выжженная трава сквера, и запах, неповторимый, пришедший из детства, запах Юга и теплого моря.
В автобусном расписании Тарханкута не оказалось. Кассирша сообщила, что ехать надо до Оленёвки, но все билеты на сегодня уже проданы. Сергей вышел из здания Автовокзала. Можно было бы взять машину… Раньше он поступил бы так не раздумывая – трястись два часа в раскалённой банке автобуса было глупо.
Сергей представил, что с десяток водителей, завсегдатаев привокзальной стоянки, запомнят одинокого мужчину, и, конечно же, не забудут, куда он укатил, осчастливив конкурента. Конкурент опишет его внешность, и разыскать беглеца будет делом нескольких часов.
Поздравляю тебя! Классическая мания преследования. Не будут же они опрашивать проводников всех поездов, отправившихся из Москвы двенадцатого июля.
Они же ничего не знают про Питер! Не знают, что ты должен был отбыть с Ленинградского вокзала. В этом и был весь расчёт. Не станут они искать тебя на севере. А куда же бежать, как не на курорт? Где проще всего затеряться, как не в толпе отдыхающих? Раз ты им нужен, они перетряхнут все южные города, просеют сквозь сито и разыщут потерявшийся камушек. В Москве я восемь лет не спускался в метро, неужели они смогут представить меня, втискивающимся в переполненный автобус?
Пыльный, когда-то красный Львовский тарантас атаковала толпа с рюкзаками, сумками, авоськами. Контролёр отважно перекрывала узкую дверь, пропуская на ступеньки только обилеченных пассажиров. Сергей подошёл с другой стороны к водительскому окошку:
– Не возьмёшь до Оленевки?
Водитель лениво взглянул на просителя, на его скромный багаж.
– Подожди на перекрёстке за Автовокзалом.
На перекрёстке стояло человек пять. Сергей волновался, поглядывая в сторону, откуда должен был появиться автобус.
– Не бойся, остановится. Мы – его заработок. А там сажать нельзя, там диспетчер не позволяет.
Он улыбнулся женщине, её участию, и вдруг ощутил себя не одиноким, загнанным беглецом, а членом маленького братства безбилетников.
Лайнер крымских дорог подплыл, покачиваясь на выбоинах в асфальте, тяжело вздохнул, отворил дверь и всосал новых пассажиров.
Проход между креслами был заставлен рюкзаками, приходилось полустоять-полувисеть, заваливаясь при поворотах на соседей. По дороге в салон втиснулось ещё несколько пассажиров и даже женщина с коляской. Были знакомые промеж собой, поскольку автобус ходил один раз в сутки, и люди примелькались друг другу. При такой тесноте вначале всегда возникает раздражение, каждому приходится что-то уступать, и окружающие представляются недругами, старающимися урвать из твоего личного, собственного пространства. Но вдруг кто-нибудь пошутит по-доброму, почти всегда найдётся такой человек, и смываются с лиц злые маски, ожесточение, сжимавшее грудь, пропадает, ты чуть теснишься, отдаешь пару сантиметров, и неожиданно не только соседу, но и тебе становится удобнее. Уже нет вокруг врагов, просто люди, с которыми можно поговорить, попутчики. И дорога перестаёт быть смертным мучением, и вполне возможно вытерпеть в этой душегубке, в жуткой пыли и тряске, пару часов.
Автобус скатился вдоль Донузлава, залива, на десяток километров вгрызающегося в крымскую сушу, к долгожданному морю. Пошли редкие прибрежные поселки, пассажиров поубавилось, появились свободные места. Сергей оказался рядом с женщиной, заговорившей с ним на перекрёстке. Ему было хорошо, потому что он знал точно – среди окружающих не было тех, кто хотел его убить.
