Среди язычников лишь верою храним,
Египет, Вавилон, Афины, Рим
Прошёл еврей, гоним, но не покорен,
Он жил, любил и умирал по Торе.
«Бог – жизнь моя, прохлада в летний зной, —
В душе звучала проповедь пророка. —
Ходи смиренномудрым предо мной,
Люби людей и избегай порока».
Но за грехи сожжён Иерусалим,
Разрушен Храм, заброшена дорога.
И вновь народ рассеян и гоним
В изгнанье. И вершится воля Бога.
Вот Павел пламенный (в отрочестве Шаул),
Из слов Христа пожар любви раздул.
Такой горячей, пламенной любви,
Что стали храмы строить на крови.
А вот печать пророков, Мохаммет,
В любви и верности Аллаху дав обет,
Клинком и словом радуя сердца,
С восторгом бьёт гяуров до конца.
Покорны все, и лишь один народ
Аллаха и Христа не признаёт.
Унижен, втиснут в гетто, как в тюрьму,
Зачем-то верен Богу своему.
Но вот пришли иные времена,
Начертаны иные письмена.
– Долой господ, богов, мы не рабы!
Мы рождены для счастья и борьбы!
Оставьте Храм, скорей спешите к нам,
Обряды ваши – древний ветхий хлам.
И разве ваш ревнивый старый Бог,
Когда вас распинали, вам помог?
Но если справедливость в мире есть,
Её добудет «совесть, ум и честь».
Идите к нам, у нас одна дорога.
И соблазнились, и не стало Бога.
И сотни тысяч, лагерная пыль,
Сошли туда, где не растёт ковыль.
И стоном переполнилась земля.
Взывали: «Бо…» – а выдыхалось – «…».
А в это время в западной стране
Другие песни пели по весне:
«Долой химеру совести, страна
Права тогда, когда она сильна.
А милосердья вздорные идеи
К нам завезли мерзавцы-иудеи.
Пора весь мир от них освободить.
Кто слаб, тот не имеет права жить».
И миллионы превратились в дым,
И воздух стал от ужаса седым.
Пройдя сквозь печи, в небо изошли
Пророков дети, странники земли.
С тех пор прошло уже немало дней,
И с каждым днём становится ясней:
Без Бога нет ни правды, ни ума,
Нет выбора – пустыня иль тюрьма.
Но если тридцать с лишним сотен лет
Живёт народ, что сохранил Завет,
И вновь обрёл Израиль, как и прежде,
Быть может, в мире место есть надежде…
