Шаль ламы. Повесть и рассказы (с иллюстрациями автора) - страница 4

Скоро они повернули назад, к Маяковке. Малыша посадили в коляску, которую повезла Нюра. Коляска досталась ей от близкой подруги, которая родила в Германии от нашего офицера сразу после войны. Была она не новая, потёртая, но «импортная» – низкая, приземистая на небольших колёсиках, когда-то ярко голубая, но потускневшая со временем. Детских колясок в послевоенной Москве почти не было, и Нюра очень гордилась ею.

Шура с братом немного отстали и разговорились:

– Миша, ты знаешь, я прошёл войну, жив остался, и взяло меня любопытство: откуда наш род пошёл красноярский, откуда мы такие взялись? Помрём, и никто знать не будет. – начал Шура. – Попросил нашу тётю Дуню прислать свои воспоминания. Почитал, очень интересно. Особенно удивило, что в роду нашем хранилась какая-то царская шаль. Но тётя Дуня о ней мало написала. Не знаешь, откуда она взялась и где теперь?

– Я, Шурка, тоже об этом слышал, – ответил брат, – но знаю не много. Должна бы храниться у нашей Юлии Ивановны. Вернусь домой, попробую узнать…

Они приближались к светофору у перехода через шумное от машин Садовое кольцо, забеспокоились о Нюре с малышом и стали их догонять. Разговор оборвался.

…Приметно в то же время, но почти на двадцать лет раньше, а точнее – в 1933 году «Пионерская правда» печатала очерк о герое-пионере Коле Юрьеве, который сидел в пшенице с осколком увеличительного стекла. Он увидел девочку, которая срывала колоски, и схватил ее. Вырваться девочке, которая съела несколько зерен хлеба, не удалось. Другой настоящий пионер Проня Колыбин «разоблачил» свою мать, которая собирала в поле опавшие колосья и зерна, чтобы накормить его самого. Мать посадили, а сына-героя отправили отдыхать в Крым, в пионерский лагерь Артек.

Будем надеяться, с нашим Владичкой такого не случится. Наш пока крохотный москвич увидит Артек в совсем взрослом возрасте и не в награду за семейные подвиги, а во время отдыха с женой в Крыму. Тогда Артек ещё был советский. В украинский Артек он не попадёт, зато увидит высокий сплошной забор Артека новорусского, захватившего большую часть соседнего Гурзуфа. Каким он будет потом – когда-нибудь узнаем…

Но пора нам покинуть Москву, послевоенную, направляясь во времена и места, хотя и «не столь отдалённые» (как раньше принято было называть некоторые районы сибирской ссылки – там в своё время вы тоже со мной побываете, пока, надеюсь, лишь виртуально, а потом, кто знает?), но и совсем не близкие, к иным персонажам этой весьма витиеватой повести.

Гуляет казачья вольница по Волге-реке.

Тесно и скучно казаку-разбойнику в грязной и пыльной Руси. Как ни тешили себя, ни веселили гулящие людишки да воры – то трусливых купчишек порежут и щедрым их добром попользуются, то жирного татарина прищучат и с его чумазыми женками позабавятся вволю, а то коварного крымчака изловят да на кусочки порубят – всё уже не радует безмятежно, не облегчает грешную душу христианина.

«Тут я хоть гладкою рожей не красен да нарядом неярок, зато воровской волей свободен и блажен» – думал Ермак Тимофеевич, почивая в тени своего атаманского шатра, устав от казацкой ватаги своих соратников, на исходе особенно жаркого в тот год поволжского лета, которое ещё щедро пышет своим прощальным зноем.

От полуденного жара обленились и прочие казаки, лучшая часть бравого казачьего войска, окружавшая своего лихого атамана. После дневной трапезы, обильно сдобренной заморскими винами – щедрой данью, вольной или невольной, с плывущих по Волге купеческих караванов – многих казаков сморил сон. Кто, как сумел, укрылись они в скупой тени невысоких утёсов волжского берега или в собственных шатрах, душных и раскалённых от солнца, но мало-мало спасавших от его жгучих лучей.