– А дрессировщики собачек заработали? – запальчиво возразил Тони.
– Думаю, нет. Представь, сколько лет нужно рабочему, пусть квалифицированному, или учителю, или медсестре, чтобы заработать миллион? Лет двадцать? В лучшем случае. А здесь такие деньги дают… Нет, не по труду вознаграждение! Несправедливо!
Мистер Джонсон, задумавшись о чём-то, замолчал. Тони не решался нарушить молчание. Так они и сидели – думая каждый о своём – молча. Прошло несколько минут, когда мистер Джонсон повернулся к Тони:
– Тони, я понимаю, что говорю не очень приятные слова. Но поверь, я должен сказать. Я верю в тебя, и хочу оградить от многих иллюзий в жизни.
– От всех сразу, или по очереди? – съязвил Тони.
– Колючий ты, Тони. Ох, колючий. Это в жизни не помешает, однако нужно понимать с кем нельзя быть таким.
– С кем, например?
– Кто от тебя зависим: по возрасту, по болезни или по любви.
– Если так, то с вами я могу быть колючим – вы же не зависимы от меня!
– Нет, со мной нельзя! – засмеялся мистер Джонсон. – Я – исключение! Запомнил?
– Ладно, я пошутил, – смутился Тони.
– Принимается. Если помнишь, я не согласился, когда ты с пафосом сказал: «Я дарил им радость».
– Разве я не прав?
– Нет. И ты, к сожалению, в этом не одинок. Расхожий журналистский штамп: живучий и нечестный.
– Чем вы недовольны? – Тони пожал плечами. – Артисты дарят зрителям свой талант!
– Да не дарят, а продают! Как же ты не хочешь это понять! – голос мистера Джонсона задрожал.
Тони в растерянности – не ожидал такого – посмотрел на него. Мистер Джонсон, успокоившись, продолжил своим обычным – спокойно-ровным – голосом:
– Надо всегда быть честным. Нельзя белое называть черным, а сладкое кислым. Артисты, художники, музыканты демонстрируют – пусть не самое удачное слово – зрителям своё умение выразить мысли, чувства, эмоции словом, жестом, нотой, голосом, кистью… Страшно тяжёлый труд! Я уверен, что труд самовыражения зачастую тяжелее труда физического. Но это относиться к талантам. О гениях и говорить нечего. И как всякий труд мастерство должно быть вознаграждено.
– Разве я против? – возразил Тони. – Я хочу работать и получать за свой труд.
– Отлично, оттого ты и не победил. Если бы выиграл приз, то уверился бы в своей исключительности. В тебе заложен дар, но его не хватило для победы. И ты отлично понимаешь, о чём я говорю.
– Вы хотите сказать, что своим вторым местом обязан вам?
– Да, – спокойно согласился мистер Джонсон. – И вторым местом и «не первым». Но не потому, что недостоин победы – ты к ней не готов.
– Почему вы так считаете? – обиделся Тони.
– Твоя реакция на второе место! Обидел всех, кто тебя любит. И в основе обиды – самый что ни на есть эгоизм.
– Ага, – голос Тони дрогнул, – решили проверить – гожусь я в люди, или так себе?
Мистер Джонсон не ответил – встал и спокойно зашагал по дорожке, но не к выходу, а в глубь парка. Тони захотел остановить его – спросить, как жить дальше, – но какая-та сила прижала к скамейке и не позволила произнести ни слова. Через мгновение фигура мистера Джонсона растворилась в лучах заходящего солнца.
♠ ♣ ♥ ♦
Стемнело и похолодало. Тони, не обращая на это внимание, сидел в опустевшем парке, продолжая мысленно спорить с мистером Джонсоном, но аргументы в свою защиту – недавно казавшиеся «железными», – постепенно теряли логичность, становясь хрупкими и наивными.
Телефонный звонок прервал его грустные рассуждения.
