– Готов! – возбужденно-радостный крик.
«Дебил» – подумал Николай.
– Дебил! – подтвердил его мнение Петрович. – Это не спецназ! Это Серый Отряд! Нужно уходить! Быстро!
Послышался какой-то шум, что-то со скрежетом отодвигали. Затем опять злой голос Петровича:
– А Худой где?
– Не знаю. Был на своей позиции. А Системщик?
– Системщик готов!
– Худой! Ты цел?!
– Худой!
И тут Николай увидел Худого. Вернее, наткнулся. Тот лежал на животе, вытянув перед собой руки. В темноте сложно было что-то разглядеть кроме белков выпученных глаз и зубов оскаленного в беззвучном крике рта. Упавший стеллаж перерубил его прямо посредине туловища. Расколовшийся гермошлем валялся рядом. Перед вытянутыми руками в свете далекого костра тускло поблескивал автомат.
«Извини, Худой», – подумал Николай, подтягивая автомат за ствол к себе. – «Тебе он сейчас ни к чему».
Худой не ответил. Но автомат отдавать не хотел. Пальцы левой руки намертво вцепились в рукоять. Николай потянул сильнее. Худой не отпускал.
– Худой, твою ж медь, мы уходим! – в голосе Петровича чувствовалось волнение. – Крапива, глянь, где он там. Не видно ни хрена из-за стеллажей.
Николай рванул автомат на себя что было сил. Худой его выпустил, но вместе с тем вдруг поднял голову и захрипел. Как будто вода в засорившейся канализации. Скрюченные руки бешено заколотили по полу.
– Отда-а-а-й…
Худой тянулся к своему автомату, стараясь забрать его обратно.
– Что за… – это испуганный голос Крапивы. – Худой! Ты?
– Уходим! Уходим! – это Петрович.
Николай прижал автомат к себе и, отталкиваясь ногами от тянущихся к нему рук, попытался отползти назад. Но уперся в стеллаж. Дальше некуда. Ну и ладно. Со стороны костра его не видно. Вынул рожок из автомата, пощупал пальцами… Пусто! Вот зараза! Осторожно отвел затворную раму – в стволе тоже ничего.
Худой вдруг перестал бить руками и затих. Жуткий булькающий хрип смолк. Но белки глаз в темноте по-прежнему смотрели на Николая.
И тут тряхнуло. Да так, что стеллажи, сложившиеся шалашом над Николаем, заскрежетали и чуть не обвалились. Что-то оглушительно грохнуло, полыхнуло огнем и рухнуло. Где-то там, где был костер. Потом опять грохнуло.
– Всем стоять! Оружие на землю! – послышался металлический мегафонный голос.
Затем ударила очередь, совсем непохожая на автоматную, что-то крупнокалиберное, и снова металлический голос:
– Стоять, я сказал! Теперь всем выйти на свет!
И вспыхнул свет. Белый, резкий. После темноты он казался ослепительным.
Николай вжался в упершийся ему между лопаток угол стеллажа.
«Меня не видно…» «Меня не видно…»
И действительно, едва ли его можно было здесь увидеть. Со всех сторон Николая закрывали упавшие стеллажи, а к костру, туда, где теперь резал глаза ослепительный бело-синий свет, вел узкий, едва заметный лаз.
Послышались звуки множества ног, неясные восклицания, что-то упало, что-то потащили. Затем голос уже не металлический усиленный мегафоном, а обыкновенный живой, зло сказал:
– Ну что, Петрович, допрыгался, гад?
Потом, что-то неразборчивое и голос Крапивы:
– Еще двое должны быть. Худой и Миротворец.
– Какой Миротворец? Тот самый? – удивился злой голос.
– Ну да!
– Надо же! Ну-ка, ну-ка, посмотрим!
Что-то зашуршало у входа в лаз, ведущий к Николаю. Потом послышался металлический скрежет и опять шуршание, но уже ближе. Николай понял, что это, и поспешно отодвинул от себя бесполезный автомат. Мелькнула запоздалая мысль, что у Худого наверняка есть запасные магазины, да чего уж теперь.
