Три адреса. Три галереи, где Лили Сорренти пыталась продать свои работы. Его взгляд скользнул по ряду ключей, висевших на кованом крючке. Пальцы на мгновение замерли над ключами от Ferrari – красного, как свежая кровь, но затем без колебаний сняли брелок Maserati GranTurismo.
Темно-синий. Цвет ночного неба над Тосканой в тот редкий час, когда последние золотистые лучи солнца растворяются в темноте, уступая место первым звездам.
Он провел ладонью по капоту, ощущая гладкий холод металла. Машина была его выбором не просто так – GranTurismo требовал участия, заставлял чувствовать каждую неровность дороги, каждый поворот. Сегодня ему нужно было именно это: не просто переместиться из точки А в точку Б, а прочувствовать каждый метр пути.
Ключ повернулся в замке зажигания с приятным щелчком. Двигатель заурчал низким, хищным рыком, отзываясь эхом в просторном гараже. Алессандро позволил себе легкую ухмылку.
Безумие начиналось сейчас.
Первую галерею он нашел в узком переулке за Санто-Спирито, где солнечный свет едва пробивался между тесно стоящими домами. Вывеска "Arte Moderna" висела под неестественным углом, буква "А" держалась на последнем винте, готовом вот-вот выскочить из прогнившей древесины. Скрипучая дверь с выцветшей краской сопротивлялась, когда Алессандро толкнул ее плечом, выпуская наружу клубы воздуха, пропитанного ароматами старого дерева, застоявшегося льняного масла и чем-то еще – возможно, плесенью, въевшейся в стены за долгие годы забвения.
"Работы Лили Сорренти," – произнес Алессандро, снимая темные очки и вешая их на вырез рубашки. Его голос, обычно заставляющий людей вздрагивать, здесь просто растворился в тяжелой атмосфере запустения.
За прилавком из поцарапанного дуба сидел мужчина, чей возраст было трудно определить – то ли шестьдесят, то ли все восемьдесят. Желтые от никотина пальцы с обкусанными ногтями перелистывали пожелтевшие страницы местной газеты, на которой красовалось пятно от кофе. Он даже не поднял головы на посетителя.
"В углу," – буркнул галерист, тыкая пальцем куда-то за стеллажи с пыльными керамическими вазами. – "Никому не нужны. Последний раз что-то купили полгода назад – какая-то японка. Двадцать евро отвалила и то потом ныла, что переплатила. Хотя, если честно," – он презрительно скривил губы, – я бы и за десять не взял.
Он скептически осмотрел Алессандро с ног до головы. Вы, конечно, можете их купить, если так уж хочется выбросить деньги. Но предупреждаю – даже в подарок врагу такое не стоит дарить. Разве что повесить в туалете – может, хоть там оценят.
Алессандро медленно прошел между шаткими деревянными стеллажами, его дорогие туфли скрипели по полу, покрытому слоем пыли. В дальнем углу, где свет от единственной лампы едва достигал, висели три холста, криво прибитые к стене.
Первый – "Старик на ступенях". Морщинистые, узловатые руки старика сжимали четки, костяшки пальцев побелели от напряжения. Но глаза… Глаза, написанные смесью ультрамарина и умбры, смотрели куда-то сквозь стены галереи, сквозь время, в какую-то далекую реальность, известную только ему. Каждый мазок, каждый неровный слой краски передавал дрожь в пальцах, усталость в позе, всю тяжесть прожитых лет.
"Она наблюдала за ним часами," – вдруг осознал Алессандро, ощущая странное сжатие в груди. Он видел, как Лили могла сидеть напротив этого старика день за днем, изучая каждую морщину, каждый жест, прежде чем перенести их на холст.
