У нашего дома остановился велосипед почтальона. Я сидела на крыльце, вернее, на ступеньках нашего дома и безразлично наблюдала за тем, как он методично перебирает стопку конвертов в руках. Про себя я отметила еще одно отличие киви от европейцев – их манеру все делать с зачастую раздражающей неторопливостью. Будучи ребенком, наблюдая за своими родителями, или их коллегами, или просто незнакомыми людьми, у меня складывалось впечатление, будто фраза «время – деньги» – это не просто метафорическое выражение, а реальная угроза потери денежных средств, потому что все взрослые вечно куда-то спешили. А из-за них порой спешили и сами дети, особенно если ребенка доставлял в школу не школьный автобус, а один из опаздывающих на работу родителей. И, высаживая его на пороге учебного заведения, автомобиль бешено уносился прочь, а ребенку второпях приходилось волоком тащить тяжелую сумку с учебниками по слишком широким для него ступеням школы, чтобы не опоздать к первому звонку. Здесь же, в стране длинных белых облаков, понятия время будто вообще не существовало. И использовалось оно исключительно для определения сезона, времени года или определения своего исторического места в эпохе. И это не было связано с ленью или нежеланием делать что-то прямо сейчас, не откладывая на потом, подобно тому, как обычно люди находят оправдания в особенно солнечный и теплый день: такая чудесная погода, давайте лучше решим это вопрос завтра! Нет, это просто целая культура, часть философии, должно быть, всех жителей Пасифики. А я этого не понимаю. Хотя я и не слишком пытаюсь понять, но так только потому, что я и не стремлюсь однажды приобрести в качестве какого-то благостного откровения эту философию медлительного существования, какая бы мудрость за ней ни стояла, потому что я хочу успеть сделать так много: узнать как можно больше, попробовать кухню Азии, посетить все страны Южной Америки, посмотреть все постановки театра, пока они еще вообще есть; и мне вся эта медлительность – как препятствие для моих познаний.
Почтальон слез с велосипеда и неторопливо подошел к нашему дому.
– Доброе утро, мисс. Паркер?
– Доброе. Паркер. Что-то есть?
– Три письма. Прошу.
– Спасибо.
Я поднялась со ступеней и протянула руку за корреспонденцией. Один конверт был, наверняка, счетом за электричество – название энергетической компании шрифтом немецкой печатной машинки (это можно было распознать по заглавным А и О, они отличались от американских или английских машинок) выцветшими чернилами значился в углу конверта. Электричество в нашем доме – это теперь само собой разумеющееся явление, и сейчас уже как-то не всерьез вспоминать, что благодаря нашей состоятельности, пришло оно к нам к одним из первых, когда во многих домах Окленда, да и даже по соседству до сих пор еще нет электричества. Второй конверт был для отца. Ему чаще всех из нас приходили письма. Я уже хотела причислить к отцовской корреспонденции и третье письмо, как прочла на нем «Лоиз Паркер». Мне даже пришлось мысленно подтвердить свое собственное имя. Летом, в каникулы и получить официальное письмо – это происходит нечасто. Боже, что я говорю – это произошло впервые.
По пути в дом я не выдержала и стала вскрывать конверт. Закрыв за собой парадную дверь, я, не глядя, бросила письма родителей на стол в гостиной, и прошла со своим письмом на кухню. Оно было напечатано на дорогой светло-бежевой бумаге и датировано двухдневным сроком.
