Я не поняла, что она сказала. Половину слов она просто заменяла на маорийский, но переспрашивать я не стала, чтобы не перебивать ее желание говорить со мной. Вместо этого я исподтишка стала ее рассматривать. Мне кажется, ей было лет двенадцать. У нее были длинные темно-коричневые волосы, но спутанные и в пыли и мелких веточках растений. Кожа была немного светлей, чем я себе представляла. Почему-то мне казалось, что все маори очень темнокожие. Зато вот одежда ее точно была темной, пусть и с намеком на существование цветов. Ее футболка и шорты были очень старыми и не по размеру, а на ногах не было обуви.
– Твоя мама дома?
Роимата принялась рыхлить землю тяпкой и ответила:
– Мама упала, когда шла во вторую работу, и сегодня здесь я.
– Упала? – не выдержала я и решила все-таки задать вопрос, чтобы пояснить. Она говорила очень странно, повышая тон в конце каждой фразы, как будто спрашивая, а не утверждая. Позже я заметила, что многие маори и люди с тихоокеанских островов говорят именно с таким акцентом. Но ко всему прочему, Роимата еще и просто плохо говорила на английском, и я не могла быть уверена, что она имеет в виду то, что произносит.
– Да, идти далеко и нога болит. Сегодня я здесь. Nō hea koe?
Я опять не поняла последней фразы, но кажется, это был вопрос. Не успела я найти, что сказать, как она снова спросила:
– А ты кто?
– Я просто в гости пришла. А где вы живете? Далеко отсюда?
– Панмьюра. А до того в селе. Когда мы переехали в город, я видела море белых лиц.
– Много белых людей в городе? – уточнила я, но мне хотелось больше поговорить о ее месте жительства. – Вы живете в Панмьюре? Это же так далеко? И твоя мама, что, пешком сюда ходит?
– На ногах, да, надо беречь денег. Мама работает, я tiaki tungane.
С уроков маорийского я помнила это слово, tungane, брат или сестра, и догадалась, что, когда ее мать работает, она приглядывает за братом. Или сестрой. Но я поверить не могла, что человек может ходить пешком на работу из Панмьюры. Это же часа три, может, идти!
– А ты же как сюда пришла? – с испугом спросила я у Роиматы.
– Я на трамвае. Сначала забираюсь на maunga iti, а потом идти, идти и будет трамвай.
Роимата поднялась на ноги и стала руками собирать сухие ветви и траву и складывать все в небольшую тележку, стоящую позади нее. У меня в голове было столько вопросов, и мне хотелось просто узнать ее и поговорить подольше, но я даже не знала, с чего начать. Мне подумалось, как же так может быть, что ребенок в двенадцать или около того лет так плохо может говорить на английском.
– А где ты учишься? – спросила я у нее, тоже поднимаясь с корточек.
– Я не учусь.
– Нет? Разве ты не ходишь в школу?
– Пока мама работает во второй работе, я с tungane собираю уголь вдоль железной дороги.
– Уголь собираешь?
Но для чего она его собирает, мне не суждено было узнать, потому что я услышала мамин голос позади меня:
– Лоиз, милая, мне кажется, тебе пора к нам присоединиться.
Я рассеянно кивнула и снова посмотрела на девочку, так умело укладывающую траву в повозку.
– Пока, Роимата.
– E haere rā.
Почти все оставшееся время от нашего чаепития я молчала, не способная выдавить из себя ни звука.
Перед сном я спросила себя, что же больше привело меня в шок: смерть пожилой белой женщины или жизнь маленькой маорийской девочки? Но раз даже перед закрытыми глазами все еще стоял образ Роиматы, вырывающей сорняки, то ответ был очевиден.
