Минут двадцать спустя Норин получил в своем отстраненном уединении то, что искал, и присоединился ко мне за столик. Он бесцеремонно взял с моей тарелки остаток моего круассана и проглотил его целиком. Я только усмехнулась. А он стал серьезным и искоса посмотрел на меня:
– Думаю, почему ты от меня не сбегаешь?
– Сбегаю? Куда я должна от тебя сбегать?
– Вот поэтому.
Я рассмеялась от того, как невпопад звучал его ответ. На его лице сперва появилось выражение непонимания от моей реакции, но потом будто мысленно проиграв заново весь разговор, он понял, что упустил фразы, которые понятны ему, но оставляют наш разговор нелогичным для меня.
– Я часто не додумываюсь произносить все фразы, – виновато пояснил он. – Будто забываю, что ты не читаешь моих мыслей. Странно, но мне кажется, что ты у меня в голове. Постоянно. Даже, когда не рядом. О чем я говорил?
– Что я сбегать куда-то должна.
– Не должна, просто удивляет, что ты этого не делаешь. Меня просто опять сейчас поразил твой ответ на мой вопрос, почему ты от меня не уходишь. Ты спросила «куда». А вопрос «почему» в твоих мыслях даже не возник. Как будто это само собой разумеющееся, что ты должна быть рядом со мной.
Он взял в руки мою чашку кофе, но пить не стал, а продолжил говорить, но уже смотря в кружку:
– Наверное, другой бы человек сначала заинтересовался причинами, почему не стоит находиться со мной рядом. Скорее всего, людям нужны мотивы любых действий. А без них у людей нет смысла действовать. А у тебя как будто все причины уже ясны, так что этот вопрос тебе даже в голову не приходит, потому первое, что ты спросила, не почему, а куда. Неожиданно.
Я помолчала, пытаясь понять, что он имеет в виду. Я знаю, он пытался объяснить мне как можно яснее, что хотел сказать, и еще я знаю, он всегда предпочитал, чтобы его переспрашивали. Я тихо призналась:
– Мне больше некуда пойти.
Если другому человеку необходимы причины для действий, то мне больше необходимо было мое место. И если не к нему, то к кому еще мне идти?
Я вспомнила о начатом разговоре, нить которого мы оба будто потеряли:
– Моя очередь. Почему ты думаешь, что я должна от тебя сбегать?
– Человек, так страстно ищущий внутреннюю свободу от всего внешнего и самовольно привязывающий себя к одному человеку, приобретает скорее зависимость, чем свободу.
А вот сейчас я решила переспросить.
– Что ты хочешь сказать?
– Хочу сказать, – медленно заговорил Норин, поднимая глаза с чашки на меня, – что ты позволяешь мне вмешиваться в свою жизнь, слушать твои мысли, а еще больше позволяешь себе принимать мои объяснения. Это ведь еще не зависимость?
Я улыбнулась в ответ:
– А ты этого не хочешь?
– Скажем так, я бы предпочел, чтобы ты хотела находиться в моем обществе, а не была вынуждена.
– Почему это должно быть плохо, что я немного от тебя начинаю зависеть? Бьет по твоему самолюбию, что я с тобой только вынужденно?
Он тоже улыбнулся и сказал:
– Может быть. Немного.
Я выпрямилась на стуле и серьезно сказала:
– Ладно. Я не хочу от тебя никуда уходить, да мне и некуда.
Чтобы сменить тему, я стала рассказывать ему о сестре Сесиль, которая в следующем году должна начать учебу в нашем колледже. Я не пыталась закончить рассказ своим якобы одиночным существованием, но у меня невзначай вырвалось:
– У тебя есть сестра. У меня никого нет. Я совсем не знаю, как это иметь брата или сестру.
– Ты про Николь? Я с ней не рос. У нее есть своя родная сестра. Я не знаю, как это делить с кем-то игрушки, или внимание родителей, или первенство за поцелуй от любимых тетушек. А ведь только так можно почувствовать себя единственным ребенком или ребенком, у которого есть еще сестры и братья.
