– Позволь мне еще немного передохнуть, дитя, – прошептала мать, легонько коснувшись ее предплечья.
– Как скажете, – поклонила голову Аайя, отступив и дав матери, оперевшись о стену, постоять и перевести дух.
Оставив женщину, она отошла к одной из стеклянных фресок на стене, подняв к ней голову. Угасающий свет золотил хрустальной голубизной изображения на ней. В лунарии все фрески были посвящены лишь праведным деяниям Ицхиль. Иных изображений Саийицава не одобряла. Ибо не было на свете творения, более достойного быть запечатленным, чем избранница Вечности Ицхиль, Лунная Дочь.
Угловатые разноцветные стеклышки калейдоскопом складывались в картины, изображавшие слова священной Саийицавы. На самой крупной из них сверкала в лунном свете Ицхиль в профиль. Ее извивающиеся длинные волосы цвета сияния трех лун казались угловатыми из-за бледных кусочков стекла, которыми были выложены. Ровные черты лица красивейшего из всех творений Вечности глядели вдаль. Нимбом опоясывая ее голову позади светилась Иц Хинцав. Обе руки Дочери Луны сжимали большую рукоять Сарицхвара, легендарного клинка, столь тонкого, что резал сталь, будто нож масло, столь длинного, что достигал почти человеческого роста и столь сияющего, что ни одно стекло не могло отобразить красоты перелива лунного хрусталя, описанной в священных текстах.
По соседству расположились изображения иных сцен. Безымянная мать, полумесяцем скрестила руки у груди, прижимая к себе обещанное в апокрифах дитя. Великий медведь Цав Рансгар на одной фреске сопровождает Ицхиль в бой, на другой же обрушивает колонны в Храме Песен, в назидание предательству милонн. В облике зверя и в облике человека. Были здесь и иные фрески, описывающие времена еще более далекие, память о которых сохранилась лишь в ветхих папирусовых свитках апокрифов. Ица в первозданном мире со своими сыновьями. Огненные пески, вихрем сметающие с лица земли Сор’Навир. Милонны, ведущие свой народ за лунным сиянием в обещанные земли.
Зацепившись взглядом за изображения и рисуя себе в голове, как бы они выглядели в движении, лицезри она это величие самолично, Аайя и не заметила, как тень нависла над ее плечами.
– Госпожа, – прошептал Гиацинт, заставив девушку чуть одернуться, оглянувшись на него.
Облаченный в длинный темный халат из бархата, закрывающий его тело ниже колен, с широкими рукавами на мягких руках, он казался вставшей посреди лунария тенью, бледной и ожившей. Холодный взгляд скопца на остром, длинном и безволосом лице, со скукой глядел на Аайю.
– Ах, вы… – чуть вздрогнув, положила руку на сердце она. Евнух подошел неожиданно тихо. Он перемещался почти беззвучно, даже тише, чем умела сама Аайя. Это ее настораживало.
– Ваш скромный слуга напугал вас? – поинтересовался Гиацинт. Его голос был холодный, высокий и писклявый. Словно всегда он говорил в пол силы, даже когда повышал тон. – Скорбно прошу его простить.
Приподняв руку, она как бы остановила его извинения. Не вина сего человека в том, что она замечталась и была невнимательна.
– Полно вам, – кротко качнула головой Аайя, – в чем дело?
– Ваш скромный слуга пришел сообщить, что господин Раид переживает за вас и за свою госпожу-супругу, – поклонил голову Гиацинт, скорбно демонстрируя покорность, он сложил ладони у пояса. – Мне была поручена задача проведать вас и в целости и сохранности доставить домой.
