Шепоты и тени. Роман - страница 21

– А с вами мы ещё поговорим, – сурово крикнул один из жандармов в нашу сторону, одновременно грозя поднятым указательным пальцем.

Мы онемевшие стояли в открытых дверях, не понимая, что случилось, почему арестовали монаха. Спросить об этом жандармов мы не решались. Наконец мама закрыла входную дверь. Я отправился в свою комнату и зажег там свечу. И тут я заметил, что часть багажа нашего гостя, та самая небольшая парчовая сумка, осталась. В первую минуту мне захотелось побежать за жандармами, чтобы отдать ее монаху, но я вовремя остановился. Я подумал, что в такой маленькой сумке наверняка лежит только какая-то смена гардероба, а более ценные вещи, деньги и, без сомнения, те самые таинственные документы, о которых он мне рассказывал, должны были находиться в саквояже, который забрали жандармы. Из-за этого я очень расстроился, подумав, как плохо, что такие ценные и древние записки попали в ненадлежащее руки, особенно в руки москалей.

А в ту ночь ни я, ни мама уже не уснули. Мы переживали за судьбу нашего гостя и опасались неприятного разговора с жандармами, а может даже и допроса, который неизбежно нас ждал.

На следующий день в городе все только и говорили о ночных событиях, случившихся в нашем доме, однако со стороны жандармерии никаких неприятностей не последовало. После рутинного допроса, на котором мы с мамой рассказали, как познакомились с немецким монахом и пригласили его к себе домой на ночлег, нас отпустили и больше не тревожили по данному делу. Монаха же отвезли в Радом, и больше о нем ничего не было слышно.

Доказаны ли были обвинения монаха в шпионской деятельности, судили ли его за это, и тем более, вынесли ли ему какой-то приговор, мы узнали нескоро.

Однако я не мог забыть об отце Майнхарде. Его бедная дорожная сумка, лежавшая на дне шкафа в моей комнате, решительно напоминала мне о нём и об истории, рассказанной им в саду за кафедральным собором. Я надеялся, что когда-нибудь он вернется, и тогда я ему ее отдам.

Тетя Юзефа возвратилась из вояжа, но жизнь так и не вошла в свое прежнее спокойное русло. Тетя вернулась домой сильно взбудораженной, поскольку в Варшаве она столкнулась с новым веянием моды, или как иначе это можно назвать? Ее пригласили принять участие в спиритическом сеансе. Впечатление, которое этот сеанс произвел на неё, было столь велико, что она уже после первого опыта стала горячей сторонницей контактов живых с духами, явившимися с того света. В Сандомир она возвращалась пропагандистской и миссионеркой этой новой чудаческой и пробирающий до дрожи религии сестер Фокс, Аллана Кардека и Уильяма Крукса, религии ученых и шарлатанов, аристократов и военных, лакеев и горничных.

На спиритизме Европа сошла с ума, весь мир сошел с ума, и в конце концов это безумие добралось до Польши. Вращающиеся столики, стуки, призраки, эктоплазма, автоматическое письмо, – всё это можно было встретить и в аристократических салонах, и в сельских хатах, крытых стерней, и в мещанских домах отдалённых предместий, пахнущих кислой капустой и дешевой водкой.

Тётя металась, как угорелая, бегала по знакомым, приглашая их на первый сеанс, который хотела организовать в ближайший субботний вечер. Признаюсь, что изначально и мне передалось ее возбуждение, но вскоре я охладел, и осталось только обыкновенные любопытство.

Однако, как нетрудно догадаться, на первый сандомирский сеанс прибыло множество гостей. Были это в основном дамы, а из господ только двое – магистратский урядник пан Вояжевский и русский капитан Андрей Фёдорович Гричихин – статный бригадный офицер пограничной службы.