Шесть дней в сентябре - страница 11

– Тяжело, – посочувствовал Олег.

Ответом ему было мощное сопение, в котором, впрочем, проявились удовлетворительные нотки – очередная пуговица пролезла сквозь прорезь.

– Что-то вы раскраснелись, – с тревогой сказал Олег.

Анисин, сложив руки на животе, отдышался.

– Здравствуйте… Не издевайтесь…

– Я не издеваюсь. Я волнуюсь.

– Ничего страшного.

– Не за вас. Мне нужны пальчики Токарева. Лучше всего на ноже или на сейфе.

– Подождите. Сейчас я при вас…

– Некогда мне ждать. Принесите результаты ко мне в кабинет, я буду допрашивать Токарева. И я просил вас позвонить брату убитого.

– Звонил, два раза. Никто не подходит.

Вздохнув, Анисин вновь потянулся к непокорным пуговицам. Теперь ему предстояло справиться с двумя нижними, самыми сложными, которые из-за нависающего живота приходилось расстегивать на ощупь. Этому не видно было конца.

– Да оторвите вы их, – в сердцах посоветовал Олег. Он был зол: первое дело – и такой ему достался помощник. Да еще Ольга так смеялась над шутками Игошина!

Токарев выглядел изрядно помятым после проведенной на допросе и в КПЗ ночи, но упрямо не желал сознаваться. Через два часа Олег уже и не знал, о чем спрашивать. Он решил начать сначала, в надежде поймать подозреваемого на противоречиях.

– Итак, вы все-таки признаете, что в ночь с восьмого на девятое уходили из дома?

– Признаю.

– А почему поначалу лгали? Надеялись, что мы не опровергнем ваше алиби?

Токарев неловко попытался взглянуть через плечо, где за его спиной Рябинина вела протокол допроса.

– Не оборачивайтесь! – потребовал Олег. – Отвечайте на вопрос.

– Ну, вы понимаете, – понизил голос художник. – В этой ситуации… Я… как мужчина… выглядел не лучшим образом.

– Не понимаю, – жестко отрезал Олег. – Отвечайте по существу.

– Я не хотел, чтобы жена знала, что той ночью я был на рынке.

– Значит, вы все же признаете, что были на месте убийства?

Токарев негодующе сверкнул глазами:

– Что означает ваш тон?! Я просто признаю, без всяких «все же».

– Тон вам не нравится, – усмехнулся Олег. – А сознались вы только тогда, когда вас уличили с помощью соседей.

– Да я бы сразу все рассказал, если бы вы меня спросили не в присутствии жены. – Он вновь бросил нервный взгляд на Рябинину.

– Допустим. Но что вы делали на рынке?

– Но я уже все рассказал!

– Повторите. Начните с того момента, как вы прошли через вахту. Куда вы направились потом?

– Я пошел… Подождите! Зачем вы меня путаете? Я не проходил мимо охраны, а попал на рынок через калитку, она не охраняется.

– Откуда вы знаете про калитку? Вы уже не первый раз ею пользуетесь?

– Не первый. – Художник опустил голову.

– Продолжайте.

– Продолжать нечего. Я постоял возле контейнера и ушел.

– Сколько было времени?

– Около одиннадцати.

– И сколько вы там простояли?

– Десять минут.

– Вас кто-нибудь видел?

– Никто. Я прятался.

– Прятались?! Зачем?

– Ну… – Художник нервным жестом снял очки, протирая стекла, глянул на Олега беззащитными близорукими глазами.

– Отвечайте быстрее, не думайте, – давил Олег.

– Я… я ревновал. Вы же меня понимаете, как мужчина мужчину.

– Не понимаю.

– Я подслушивал, – выдавил художник.

– И что вы услышали?

– Все… Точнее – ничего, и поэтому я ушел.

– Опять не понимаю. Что значит «все» и что значит «ничего»?

– Это значит, что я услышал все, что там произошло, и ничего такого, из-за чего бы стоило ревновать. Вика и Вахтанг считали деньги, говорили исключительно о работе, вот я и ушел, чтобы Вика меня не увидела.