Шесть дней в сентябре - страница 16

Мирам, бледнея, поджала тонкие губы.

«Ну, скажи, что Басаев террорист и убийца, – требовал от нее рабочий. – Скажи!.. Молчишь». «Ваши солдаты в селах тоже не боевиков убивали», – прошептала чеченка.

На задней площадке военный в форме авторитетно объяснял соседям: «Мирное население в полосе боевых действий становится жертвой войны. Это неизбежно. Это закон. Во Второй мировой войне потери среди гражданских лиц в десятки раз превысили потери среди военных. Но одно дело, когда некомбат случайно попадает под бомбу и снаряд, и совсем другое – сознательно забраться в больницу».

Чеченка затравленно озиралась. Фанат азартно крикнул ей: «А добрый у нас народ! В Грозном русскому за подобные речи уже небось давно перо в бок воткнули бы».

Чеченка сорвалась с места, забарабанила по двери: «Выпустите нас, мы сойдем». Водитель, с интересом следивший за спором, остановился, хоть сейчас и не было остановки, открыл двери. Сестры вышли. За ними выскользнул парень в спортивной шапочке.

В занятом обсуждением троллейбусе на это не обратили внимания. Интеллигент всплескивал руками: «Нет, нет, я не защищаю бандитов…»

Солнечный диск, заходя, коснулся лучами кроны деревьев. Мулла торопился, насколько это позволяли приличия, читал молитвы быстрее. Женщины причитали, как это делают, провожая родных, женщины во всем мире.

Мужчины стояли молча. И скорбь на их лицах соседствовала с решимостью отомстить.

Отомстить неизвестно кому? Или они знали убийц? Именно об этом размышлял Олег, наблюдая, как завернутое в белый саван тело опускают в свежевырытую могилу.

Потом поднесли второго покойника. Стенания усилились.

Мулла перебирал четками, часто кивал белой чалмой. Родственники наклонялись, брали горсть земли, бросали на ослепительно белый саван.

Олег поежился: «В гробу как-то лучше…» На него уже косились настороженно.

Он отошел в сторону, под росшие кругом деревья, встал так, чтобы не упускать из виду седовласого, крепкого мужчину. Кроме муллы, он был как бы в центре процессии: ему выражали соболезнования, вокруг него теснились родственники рангом пониже.

Молитвы были уже прочитаны, ритуальные комья земли осыпали тела; рабочие подняли лопаты – засыпать, но их остановили. Все чего-то ждали.

Мулла вопросительно поглядывал на седого. Тот сокрушенно пожал плечами, дав знак рабочим. Лопаты приподнялись.

В этот миг прямо на кладбище въехал джип, мягко урча мотором, подкатил к могилам.

Рабочих вновь остановили.

Вначале из джипа выбрались двое охранников, завертели головами, оценивая обстановку. Один сразу как остановил взгляд на Олеге, так и не отводил больше, демонстративно заведя руку за полу пиджака. Олег столь же демонстративно развел руки в стороны, показывая пустые ладони.

После охранников из джипа вылез хозяин.

К нему поспешил седой. Они обнялись. Хозяин покровительственно положил руку на плечо собеседника – утешал; седой благодарил с чувством собственного достоинства, но очень искренне.

Олег с интересом наблюдал.

Седой – коренастый, крепкий, битый жизнью – производил впечатление человека, трудом и талантом проложившим себе дорогу в жизни. Хозяин – дорогой голубой костюм, каменья, тонкие черты лица – барин, правящий по праву и по рождению.

Потом хозяин переговорил с муллой, постоял над могилой, сказал несколько слов остальным и, сев в джип, уехал.

Рабочие получили возможность завершить свою работу.

На могилу положили простой камень, огромный валун без надписи, – словно кусочек гор, занесенный в Москву.