Шествие с ума - страница 5

«Я, как и Ты, холостяк по жизни. Женщины мешают думать и своей суетой отвлекают от главного. Странно: я вроде когда-то задумывался о женитьбе, но Бог миловал. Возможно, я проложение Тебя, то есть продолжение, и Ты посердством… то есть посредством меня порождаешь этот мир. И он получается достаточно хорош. Интересно, а кто эта женщина в рамке у меня на подоконнике? У неё обольстительные рыжие локоны».

Вдруг вдали за дальним озером очень быстро начал расти гриб, напоминающий белый; у него была коричневая шляпка и толстая серая ножка, которая очень быстро расширялась, вбирая в себя высотные здания, завод, ТЭЦ, школу, садик, запах завода. Всё это было хорошо видно с двадцатого этажа.

Гриб настолько приблизился, что я начал различать, как в нём пропадали люди. Я всех их ощущал. Им не было больно, они не успевали почувствовать боль, только страх. Вот, видимо, старушка с коляской подлетела и пропала в плесневелой ткани времени. Я почувствовал, как её раздирает на триллионы маленьких кусочков биоты, уже не способных к самовыражению. Меня раскидывало вместе с ней. Остатки моей правой руки лежали под раскорёженным пнём от разбросанного дерева, а остатки её левого вытекшего глаза летели на высоте километра над землёй и смотрели вниз, наблюдая за буйством атомного взрыва.

«Гриб – это плесень, точнее, плесень невидима, а гриб – это его воплощение в мире», – я смотрел, как вся плесень мира решила проявиться единомоментно.

Когда ножка гриба уже была недалеко – наверное, в километре от дома, мне стало скучно, и я начал отматывать время назад. Ножка начала уменьшаться, вновь появились садик, школа, ТЭЦ. Тут я отвлёкся, и ножка вновь начала расширяться, поглощая ТЭЦ, школу, садик…

Теперь я уже мог почувствовать всех, кто причастен ко взрыву. Боль, страх, наслаждение и даже покой перемежались с ненавистью и обидой: почему я?.. Одновременно я ощутил ненависть во французском генерале, который нажал на пусковую кнопку. Его ненависть была глубиною с Байкал, причём она была не к России, а к собственной бывшей жене, которая недавно выиграла суд и забрала детей. И теперь он решил: «Пусть всё провалится в тартарары!»

Сосредоточившись на нём, я отвёл его руку, показав ему его же будущую кроху, которая не родится, если он нажмёт на кнопку.

Одновременно я почувствовал безумное одиночество французского президента, который санкционировал нажатие кнопки. От него недавно ушёл его любимый человек, и он сидел и думал: «Не зря природа придумала детей, они как минимум объединяют пару и не позволяют ей самопроизвольно распадаться на атомы». Я вдохновил его пониманием, что он войдёт в историю как президент, предотвративший окончание разумной жизни на Земле. Он передумал давать приказ.

А ещё спустя секунду… или одну миллиардную секунды я понял, что стал тем остриём пирамиды, вобравшей в себя Вячеслава, Людмилу, Николая, Галину и всё человечество…

И в эту одну миллиардную секунды, когда я терял себя и приобретал всё человечество, я подумал:

«Интересно, а кто-нибудь проводил исследование о количестве гениев, родившихся в Хиросиме после взрыва в сорок пятом?..»

Николай вынырнул из подземного перехода и расчихался. Яркое солнце, прыснув в лицо Николая своими лучами, напугало его. Под землёй всё было понятно: стены, потолок, движущаяся дорожка эскалатора, люди, идущие попутно и навстречу. А когда эскалатор вынес его на поверхность и повёз дальше вдоль улицы Балчуг, всё сбилось, всё стало слишком сложно. Несовершенное человеческое сознание никак не могло свыкнуться с мыслью об абсолютной безопасности, с тем, что всё это движущееся многообразие – накатывающиеся крупным планом геликоптеры, резко перестраивающиеся автомобили и двигающийся посреди всего этого эскалатор – находится под чётким контролем системы.