– Привет, Андрей. Проходи, садись. Что-то важное?
Голос абсолютно безжизненный, словно ему было все равно, что он сейчас услышит.
– Я…
– Подожди. Не продолжай.
Дым посмотрел на меня, и я все понял. Ему на самом деле стало все равно. Он уже жалел, что попросил меня об этом не так давно.
– Это все неважно. Не хочу слышать. Как бы там ни было, это не имеет значения. Я сейчас, знаешь, – он замолчал на несколько секунд, и тут я увидел легкий влажный блеск в его глазах, – после этой аварии на наши взаимоотношения с Аллой совсем по-другому посмотрел. Вот так живешь, живешь… И вроде все стабильно и хорошо. А потом – бац, и не стабильно, оказывается и не хорошо. Слетела какая-то иллюзия, а истинные чувства обострились. И знаешь что? Я только сейчас понял, как я ее сильно люблю! Понимаешь? – глаза уже не просто блестели, по щекам побежали тщетно сдерживаемые слезы, – Я… Я… Я все наши фотки пересмотрел. Ночами не сплю – вспоминаю все. Меня как будто наизнанку выворачивает. Сердце жмет…
Он замолчал и, встав, вышел из-за столика, удалившись в ванную. Я ошарашено смотрел ему вслед. Всегда было особенно невыносимо смотреть, когда плачет мужчина.
Дымов вернулся очень быстро. Умылся, продышался, загоняя слезы и отчаяние обратно, глубоко внутрь. Я облегченно вздохнул. Это правильно. Всегда ненавидел эти киношные варианты с участливыми взглядами и фразами типа «поплачь, не сдерживай себя». Слезы оправданы, когда их никто не видит. Чтобы разрядить неприятный момент, я нарушил неловкое молчание в комнате:
– Слушай, а я тут знаешь, что подумал…
Я замолчал, подбирая подходящие слова. Дым отрешенно ждал.
– Я тут размышлял, и меня прорубило прямо. Идея одна авантюрная в голову пришла. Не знаю, как ты к ней отнесешься…
Дымов хмыкнул.
– Нормально отнесусь, говори, давай.
– Помнишь, ты сказал, что медики сделали все, что могли, и физиологически ей уже помочь ничем нельзя, остается только ждать, пока организм сам включится в жизнедеятельность. Так вот я и подумал, что если физиологически нельзя, то может… как-нибудь по-другому можно?
– По-другому, это как?
– Я слышал, что когда человек впадает в коматозное состояние, его тело еще живет, а вот душа туда вернуться не может. Так может здесь от противного пойти. Может здесь не тело оживлять надо, а душу вернуть? Слишком завернул, да?
Дым пристально посмотрел на меня, но усмешки в его взгляде я не увидел.
– Да нет, не слишком. Думал я об этом. Свечки каждый день езжу в храм ставить. А раньше, веришь, даже слово «экстрасенс» бесило. Только я же говорю – поменялось все. Приходиться во что угодно верить, лишь бы спасти ее. Я сейчас за любую соломинку хватаюсь. И к экстрасенсам уже даже обращался. Только без толку пока.
Я задумчиво кивнул ему, все еще раздумывая, идти дальше в этом направлении или все-таки пока не поздно выпрыгнуть из этого потока.
– Понимаешь, у меня есть знакомый один, шаман алтайский. Так вот я думаю, его стоит попросить о помощи. Во всяком случае, мы ничего не теряем. Но если он согласится…
Дым с сомнением пробормотал:
– Что, настоящий шаман?
Я улыбнулся.
– Ненастоящих шаманов не бывает. Во всяком случае, меня он один раз оттуда вытащил.
Дым прищурился.
– Что, прям оттуда?
Я глубоко вздохнул, словно от воспоминаний об этой истории разом закончился весь воздух в легких.
– Еще дальше, чем оттуда. Из мест, откуда обычно не возвращаются.
