Читать онлайн Шарлотта Роган - Шлюпка
Пролог
Сегодня я повергла в шок своих адвокатов и даже сама удивилась, что вызвала у них такую реакцию. Когда мы во время перерыва выходили из здания суда на обед, разразилась гроза. Адвокаты поспешили укрыться под навесом ближайшего магазина, чтобы не испортить костюмы, а я замерла под открытым небом и принялась ловить ртом капли дождя, мысленно переносясь назад во времени и в который раз проживая тот, другой дождь, что накрыл нас сплошной серой завесой. Тот ливень канул в небытие, но сегодняшний эпизод впервые навел меня на мысль, что я и сама рискую остаться там же, увязнуть в прошлом и не найти сил вырваться из десятого дня, с которым в шлюпку пришел дождь.
Он был холодным, но радость наша не знала границ. Сначала шлюпку заволокло дразнящим туманом, а потом на нас разом хлынуло как из ведра. Запрокинув головы, мы раскрыли рты и подставили живительным каплям распухшие от жажды языки. Мэри-Энн не смогла или не захотела разомкнуть губы ни чтобы напиться, ни чтобы заговорить. Мы с ней ровесницы. Ханна, которая немногим старше, влепила ей пощечину: «А ну открывай рот, не то хуже будет!»
Скрутив Мэри-Энн, она зажала ей ноздри, чтобы заставить дышать ртом. Так они и сидели, сцепившись в зловещий клубок, и Ханна не давала ей сомкнуть челюсти, чтобы спасительная влага мало-помалу капала в разинутый рот.
– Сюда, сюда! – призывал мистер Райхманн, глава небольшой адвокатской группы, которую наняла для меня свекровь, но не из беспокойства за мою судьбу, а из опасений, что я окажусь за решеткой и тем самым запятнаю репутацию семьи.
Райхманн и его помощники звали меня под навес, но я притворилась глухой. Они страшно разозлились, что их не слышат, точнее, не замечают, а это уже совсем другая штука – на мой взгляд, куда более оскорбительная для записных ораторов, которым безраздельно внимают судьи, присяжные и другие участники процесса: те, кто поклялся говорить правду или воспользовался правом хранить молчание, а также те, чья свобода зависит от конкретной доли истины, которую они решат приоткрыть. Когда же я наконец очнулась и перешла к ним под навес, промокнув до нитки и дрожа от холода, но все же улыбаясь самой себе и радуясь вновь обретенной толике фантазии, они загалдели:
– Что это за выходка? О чем вы только думаете, Грейс? Вы рехнулись?
Адвокат Гловер, самый доброжелательный из всей троицы, накинул мне на плечи свой пиджак, и вскоре ручьями текущая с меня вода пропитала дорогую шелковую подкладку и наверняка бесповоротно испортила вещь; приятно, конечно, что обо мне проявили заботу, но я бы предпочла, чтобы испорченным оказался пиджак статного, импозантного Уильяма Райхманна.
– Пить захотелось, – ответила я, так и не утолив жажду.
– Мы же идем в ресторан. До него рукой подать. Через пару минут вы сможете заказать любой напиток по своему выбору, – убеждал мистер Гловер, а двое других тыкали пальцами в указанном направлении, бормоча какую-то ерунду; но мне нужна была дождевая и морская вода – вся бескрайняя ширь океана.
– Надо же! – выдавила я, смеясь от мысли, что могу выбрать любой напиток, только не тот, которого мне хотелось.
До этого я две недели провела в тюрьме и сейчас глотнула свободы лишь в ожидании вердикта. Хохот гигантскими волнами сотрясал мои внутренности, поэтому адвокаты сочли за лучшее оставить меня в вестибюле, куда мне и принесли еду, чтобы я клевала сэндвич под бдительным оком гардеробщика, восседавшего на своем насесте. Так мы и косились друг на друга, словно две птицы, а меня до колик распирало от смеха: еще немного – и мне бы сделалось дурно.
– Итак, – начал мистер Райхманн, когда мы воссоединились после обеда, – обсудив это происшествие, мы пришли к выводу, что защита по линии невменяемости может, несмотря ни на что, оказаться вполне перспективной.
От мысли, что я не в себе, защитники воспрянули духом. Если до обеда они проявляли нервозность и пессимизм, то теперь, дружно закурив, стали поздравлять друг друга с успешным завершением какой-то неизвестной мне тяжбы. Вероятно заподозрив у меня нервное расстройство и едва оправившись от первого шока, адвокаты решили заручиться медицинскими документами, пригодными для использования в суде; теперь они по очереди похлопывали меня по плечу и увещевали:
– Не волнуйтесь, дорогуша. Вы и без того достаточно пережили. Доверьтесь нам, мы свое дело знаем.
Упомянув какого-то доктора Коула, они добавили: «В высшей степени благожелательный человек, вот увидите», и стали сыпать его регалиями, которые для меня были пустым звуком. Не знаю, кто из них – Гловер, Райхманн или тихоня Лиггет – придумал уговорить меня восстановить по памяти цепочку в двадцать один день, чтобы впоследствии предъявить суду мой «дневник» в качестве оправдательного документа.
– Но если мы будем делать ставку на ее невменяемость, то затея с дневником теряет всякий смысл, – осторожно предположил мистер Лиггет, словно боясь нарушить субординацию.
– Пожалуй, вы правы, – согласился мистер Райхманн, поглаживая свой крупный подбородок. – Давайте посмотрим, что еще она учудит, а потом уж примем окончательное решение.
На обратном пути в зал суда, где мне вместе с двумя другими обвиняемыми, Ханной Уэст и Урсулой Грант, предстояло выдержать битву не на жизнь, а на смерть, адвокаты смеялись, размахивали сигаретами и высказывались в мой адрес так, словно меня рядом не было. Мне исполнилось двадцать два года. Замуж я вышла два с половиной месяца назад – и более полутора месяцев оставалась вдовой.
Часть I
День первый
В первый день мы почти все время молчали: просто не могли осмыслить трагедию, которая разворачивалась у нас на глазах в бурлящей воде, и силились хоть что-то понять. Вахтенный матрос Джон Харди, единственный член экипажа, оказавшийся в спасательной шлюпке номер четырнадцать, с самого начала принял командование на себя. Чтобы добавить нашему суденышку остойчивости, Харди закрепил за каждым пассажиром определенное место сообразно его комплекции, а поскольку шлюпка сидела в воде очень низко, нам было запрещено вставать и перемещаться без разрешения. Откуда-то из-под сидений он извлек румпель, прикрепил его к рулю и, кивнув на четыре длинных весла, распорядился, чтобы те, кто умеет грести, принимались за дело. Весла тут же оказались в руках троих мужчин и крепко сбитой женщины по имени миссис Грант. Харди скомандовал им отплыть как можно дальше от тонущего судна и еще прикрикнул:
– Шевелитесь, не то и вас утянет под воду, к чертовой матери!
Сам Харди стоял как вкопанный и, ни на миг не теряя бдительности, умело маневрировал среди обломков, грозивших опрокинуть шлюпку, а гребцы молча работали веслами; от напряжения у них вздулись мышцы и побелели костяшки пальцев. Другие пассажиры неумело хватались за длинные концы весел, но только мешали: лопасти то и дело проскальзывали над волнами вхолостую, даже не касаясь воды, или чиркали по поверхности вместо того, чтобы погружаться в воду ребром и делать мощный захват. А я, переживая за гребцов, упиралась ступнями в дно шлюпки и с каждым взмахом весел напрягала плечи, как будто это могло волшебным образом ускорить ход. Временами Харди нарушал тягостное молчание, бросая фразы вроде: «Отойти еще метров на двести – и мы в безопасности», или «Минут десять, от силы двадцать – и судно полностью затонет», или «Девяносто процентов женщин и детей спасены». Его слова внушали мне уверенность, хотя только что у меня на глазах какая-то женщина, бросив за борт свою маленькую дочь, прыгнула следом и скрылась под водой. Не знаю, видел ли это Харди – скорее всего, видел: его черные глаза, стрелявшие из-под тяжелых бровей, не упускали, как мне казалось, никаких деталей. Я не стала его поправлять, а тем более уличать во лжи. Он виделся мне военачальником, поднимающим боевой дух армии.
Поскольку нашу шлюпку спустили на воду одной из последних, под нами уже кишело сплошное месиво. У меня на глазах столкнулись две шлюпки, лавировавшие среди обломков, и я, с трудом сохраняя рассудок, поняла, что Харди уводит нас к открытой воде, куда еще не успели пробиться остальные. У него снесло бескозырку, волосы развевались на ветру, глаза сверкали; он был в своей стихии, а мы обмирали от ужаса. «Поднажми, братцы! – крикнул он. – А ну покажите, из какого вы теста!» – и гребцы удвоили усилия. Тут у нас за спиной прогремело несколько взрывов, а пассажиры, оставшиеся на борту «Императрицы Александры» или попадавшие в воду, заголосили, как грешники в аду, да простится мне такое сравнение. Обернувшись, я увидела, как неповоротливый корпус океанского лайнера с содроганием накренился, а в иллюминаторах пассажирских кают заметались рыжие языки пламени.
Нас окружали куски искореженной обшивки, полузатопленные бочонки и бухты канатов, похожие на свернувшихся змей. Прибившись друг к другу, мимо проплыли шезлонг, соломенная шляпка и, кажется, детская кукла – зловещие напоминания о чудесной погоде, которой встретило нас то утро, и о праздничной атмосфере, царившей на пароходе. Когда на волне подпрыгнули три бочонка, Харди вскричал: «Анкерки – то, что надо!» – и по его приказу мужчины выловили два из них, после чего он самолично затолкал их под треугольное сиденье на корме шлюпки. В них пресная вода, втолковывал он нам, а раз уж нас не затянуло в воронку от тонущего судна, совсем уж глупо было бы подохнуть от голода и жажды; но я так далеко не заглядывала – мне было не до того. Видя, что шлюпка едва не зачерпывает бортами воду, я думала только о том, что любое промедление уменьшает наши шансы отойти на безопасное расстояние от тонущего лайнера.
Мимо шлюпки проплывали мертвые тела; оставшиеся в живых пассажиры отчаянно цеплялись за любые обломки; я заметила еще одну молодую женщину с ребенком – смертельно-бледный мальчуган кричал и тянулся ко мне. Подойдя ближе, мы увидели, что его мать мертва: ее тело бессильно висело поперек какой-то доски, а белокурые волосы веером распустились по зеленоватой водной поверхности. Малыш был в крошечном галстуке-бабочке и в подтяжках; меня поразила несуразность такого наряда, хотя я всегда ценила красивую, подобающую случаю одежду и сама в тот день, как на грех, надела корсет, нижние юбки и мягкие ботиночки из телячьей кожи, совсем недавно купленные в Лондоне. Кто-то из мужчин в шлюпке закричал: «Подойти чуть ближе – и мы дотянемся до ребенка!» На что Харди отозвался: «Отлично, кто из вас готов махнуться с ним местами?»
У Харди был хриплый голос старого морского волка. До меня не всегда доходил смысл его слов, но от этого моя вера в него только крепла. Он был своим в этой водной стихии, он знал ее язык, и чем меньше понимала в его словах я сама, тем было вероятнее, что их поймет море. Вопрос мистера Харди остался без ответа, и мы проплыли мимо плачущего в голос мальчика. Субтильного вида мужчина, сидевший рядом со мной, запротестовал: «Уж лучше дитя подобрать, чем какие-то анкерки!» Но теперь для этого пришлось бы развернуться, а потому краткий порыв сочувствия к тонущему малышу стал быстро угасать, и все промолчали. Упорствовал только худощавый старичок, но немыслимая какофония, в которую сливались адский рев пламени, ритмичный скрип уключин и человеческие голоса, отдающие команды или отчаянно зовущие на помощь, заглушала его пронзительный голос: «Он же совсем кроха. Сколько в нем может быть весу?» Впоследствии мне сказали, что этот настойчивый человек – англиканский священник, но тогда я не знала ни имен, ни рода занятий моих товарищей по несчастью. Никто ему не ответил. Гребцы налегали на весла, а мы раскачивались вперед-назад в такт их движениям – ничего другого нам, похоже, не оставалось.
Похожие книги
