Шмель - страница 14

По телевизору в частном доме в Красноярской области, где за пару месяцев до нашего приезда полосатая кошка родила разноцветных котят, двоюродный брат показывал мне «Пилу». Я помню батарею, и помню крик, и помню ногу, и помню пилу. Я сидела так, чтобы он видел, что мое лицо не закрыто, но так, чтобы он не замечал, что закрыты глаза. Я говорила сама себе: «Умоляю, умоляю, умоляю». Пришла бабушка с черными глазами и красными длинными бородавками на шее и отчитала брата, дала ему подзатыльник, выключила ДВД-приставку из сети – кнопками не умела. Я повторяла: «Умоляю, умоляю, умоляю». Если то, что я видела, случается с людьми, значит, то же может случиться и с мамой.

Через несколько дней по телевизору, по которому мы смотрели «Пилу», показали танки. Мама говорила: «О господи» и слегка улыбалась. Я не знала, радуется она, расстраивается или молится. Я пыталась заглянуть ей в глаза, но внутри так жужжало, что я не могла сосредоточиться. Я думала: самое важное – это танки и очень причесанная ведущая новостей. Меня причесывали точно так же для отчетных концертов на танцах. Папу теперь заберут на войну: что думает об этом мама? Понимает она вообще? Я решилась спросить: «Война начинается?» И мама сказала: «Это не у нас». И бабушка с черными глазами сказала: «У тебя дядька по деду, отцу маминому, грузин. Царствие ему небесное». Я не хотела отпускать в царствие небесное папу – скорее просто потому, что без него мир угрожал бы маме еще больше.

Я подумала: мама ничего не понимает, ей кажется, что есть какое-то «не у нас» и оно далеко, но я-то знаю, что война – это война для всех, как только о ней объявили по телевизору. И если на войну заберут хоть одного папу, то за ним пойдет колонна из пап, и каждый папа из каждого дома пойдет на войну для всех, а когда папы закончатся, придут за мамой.

Больше телевизор в те дни не включали. А когда включили в следующий раз, войны в нем уже не было. И не было войны ни для кого, и ни один папа не ушел из дома.

Мне захотелось перевернуть тарелку с недоеденной лапшой и разозлить Юлианну. Чтобы она наорала на меня, выкинула вещи, написала обо мне гневный пост в группах по поиску жилья, чтобы ей пришлось признаться, что она думает обо мне на самом деле. Мне захотелось переночевать под ее кроватью. Вместо этого я сказала, что мне очень вкусно и я доем в комнате, потому что есть больше не хотелось, а оставлять и тем более выкидывать еду у нее на глазах было стыдно.

В углу комнаты до сих пор громоздился кучей вещей чемодан. Я разобрала их, сложила в пакет те, что нужно постирать, а остальные разложила и развесила в шкафу. Я выбросила все чеки и ненужные бумажки со стола, сделала башенку из грязных тарелок – помою их, когда Юлианна уйдет с кухни. Ромашки засохли, свернулись в маленькие белые шарики и мгновенно отпадали, если их задеть, поэтому я переставила вазу на подоконник. Стол был чистым, а я была сытой и готовой к работе. Я открыла ноутбук.

В визуальные новеллы я никогда не играла, но представляла, каких историй там ждут. Что-нибудь про недоступного холодного героя, которого растопила героиня. Что-нибудь про обман и измену. Что-нибудь про таинственных близнецов. Про измены я знаю многое, но все какое-то недостаточное и неинтересное. Я не могу додумывать реальность. Я взяла телефон и стала свайпать – мир слился в вязкую массу, и в ней, как кусочки фруктов в йогурте, плавали глаголы. Уходит, возбудили, подтвердили, обстреляли, посетил, покинул, не состоится, заявила. Вместо пяти минут прошло полчаса. Я злилась, что потратила на это столько времени, когда нужно было работать. Я прислушалась. На кухне было тихо. Я помыла все грязные тарелки и выкинула недоеденную лапшу. За окном проплыл кораблик, оттуда на всю улицу играла песня про солнце в Монако. Я снова села за стол.