Шняга - страница 15



Она постояла на крыльце, прислушалась, накинула на плечи вязаную кофту и пошла к калитке.

Возле изгороди под растрёпанным кустом бузины стояли мокрые с головы до ног Вася и Гена Шевлягин и, согласно кивая друг другу, тихо пели:


И снится нам не рокот космодрома, ни эта ледяная синева…

7.

Шевлягин весь день лежал, скрючившись, под тремя одеялами и дрожал; его полуприкрытые глаза были мутными, как у томного карася, зубы стучали.

Маргарита зарубила курицу, сварила бульон, сунулась с этим бульоном к Гене, но тот, не взглянув на жену, со злой усмешкой коротко выдохнул: – «да пошла ты!» – и продолжил стучать зубами и колотиться. На другой день лучше не стало.

Маргарита бросилась к Мамане. Та, увидев, зарёванную соседку, молча кинула в чайник горсть серой заварки с крапинами цветков и палок и залила кипятком.

– Это чего, Генке? – всхлипнув, с надеждой спросила гостья.

– Тебе, – объяснила Маманя и поставила на стол чайную чашку и мёд, – садись, пей.

– Мне-то зачем? – удивилась Маргарита.

– Пей, – мрачно сказала старуха, – как допьёшь, скажу, чего делать.


Маргарита старательно дула на травяной отвар, пила и вытирала слёзы. На третьей чашке её прошиб пот.

– Вот и хорошо, – спокойно сказала Маманя. – А Генку вези в больницу.

Она убрала со стола посуду и сурово добавила:

– Чего уставилась? Говна тебе мышиного с молоком? Или щепотку мух толчёных отсыпать? К врачу мужа вези, бестолочь!

Маргарита, едва не опрокинув стул, бросилась вон из дома.


Через час сын Егоровых, Сергей, на своём внедорожнике повёз Гену в больницу. Славка-матрос тоже поехал с ними – на случай, если вдруг где завязнут.

Сергей со Славкой вернулись поздно вечером, вдвоём отмыли машину, выпили по рюмке самогону и сообщили прибежавшей Маргарите, что супружник её поставлен в больнице на довольствие и уложен в койку, словом – всё в порядке, предварительный диагноз – пневмония.


* * *


Гена дремал после укола, и в полусне ему казалось, что он видит сестринский пост в коридоре, – освещённый лампой стол и двух женщин в голубых халатах и белых шапочках. Одна медсестра была пожилая и полная, с седым пучком на затылке, а другая – моложавая, худая и рыженькая, некрасивая, но с приятным участливым выражением на лице.

Та, что моложе, спрашивала:

– Какое он слово-то всё говорил – «штука»?

– Шняга, – отвечала ей та, что постарше.

– Может, это что-нибудь важное? он так нервничал…

– Да бред у него, не обращай внимания. Вообще, эти загряжские все с чудинкой. Я там лет пятнадцать назад фельдшером работала, знаю я их. Был там когда-то медпункт в бывшем поповском доме.

Тут Шевлягин удивился, и даже, будто бы, воспарил и подлетел поближе, чтобы разглядеть лицо женщины, но, ослеплённый чудесным сиянием настольной лампы, ничего не увидел, кроме дрожащих лучей и двух белых шапочек. Пришлось отстраниться и наблюдать издали.

– Им медицина вообще никакая не нужна, они сами себе доктора, – продолжала ворчать полная медсестра. – Или, в случае чего, идут к местной знахарке, к Мамане, она лечит и от порчи, и от корчи…

Та, что помоложе, сдержанно удивилась.

– И как же она лечит?

– А как знахарки лечат? Травами да заговорами. Многим помогает. Говорю тебе, чудные они там все. Вот представь себе:один мужик спит на улице круглый год, даже в мороз его домой не загонишь – и сроду никакой простуды у него не было.

– Надо же! Морж, что ли?

– Да нет, дурачок местный.