– Чего туда лезть, берег покатый, а мы, выпивши, ещё переломаем кости. Спальные мешки у костра расстелем, по прогнозу дождя не обещали.
– Как хотите, а я полезу. Кость, ты мне посвети.
И подхватив спальник, Володька резво забрался в трубу. Его богатырский храп долго не давал уснуть Константину с Николаем. А когда они, наконец, под утро задремали, как ужаленные подскочили, от истошного Володькиного крика. Спросонья не могли понять, откуда он кричит.
– Помогите! – Доносилось сверху. – Снимите меня отсюда!
Володька сидел в трубе, свесив ноги, а мимо него проносился зловонный поток нечистот. На берегу под трубой валялся Володькин спальник и будильник Константина, который Володька прихватил с собой в трубу, чтобы не проспать первый паром.
– Что ты орёшь как оглашенный! Как мы тебя снимем? Спускайся сам, как забирался, да сразу в реку.
Володька встал, уцепившись за трубу, и попытался шагнуть на береговой откос. Но поскользнулся и, приземлившись на пятую точку, съехал с горки вниз, громко охая и ахая, подпрыгивая на кочках.
– С прибытием! До воды сам дойдёшь? Уж больно от тебя воняет, на руках то нести.
Володька исподлобья глянул на Николая, и пополз к реке на четвереньках.
Не помог и кусок мыла из рюкзака запасливого Константина. Уже на пароме вокруг Володьки скоро образовалось свободное пространство, хотя народу было много – деревенские ехали в город на работу.
После отпуска Володька гордо демонстрировал в театре новый немецкий спальник, купленный на гастролях, по случаю, у иностранных туристов.
– Я тогда отдельно поехал в вагоне, наши в другом ехали. Познакомился с ребятами из Дрездена. Они возвращались после восхождения на Эльбрус. Я пожаловался, что на Волге спальник потерял. Они мне свой продали, за тридцатник. Очень наши деньги нужны были. Хотели перейти в другой вагон, требовалась доплата.
– Встать! Суд идёт!
Людмила Николаевна не плакала, пока зачитывали приговор. Судили её внука Андрея, за хранение и сбыт наркотических веществ. Бабушка рассеянно слушала монотонный голос судьи и в уме подсчитывала, сколько же денег ей удалось спрятать, до того, как пришли с обыском. Забрали всего тридцать тысяч рублей и тысячу долларов. Доллары было жалко больше всего, и Людмила Николаевна ругала себя за то, что побоялась заранее отнести их к соседям. Соседи могли выдать, а могли и не выдать, но могли и не отдать потом деньги. Так какая теперь разница! Но всё равно было жалко. Иностранная валюта всё-таки.
Бабушка подняла глаза на внука. Он стоял в окружении милиционеров и смотрел прямо перед собой. Её дочь Рая, мать Андрея, на судебные заседания не приходила. Они, как могли, скрывали, что Андрея сначала арестовали, потом шло следствие и, наконец, состоялся суд. Пока никто на работе у дочери не знал, что произошло с Андреем. Только соседи перешёптывались за спиной у Людмилы Николаевны. Кто-то был понятым во время ареста Андрея и обыска в квартире. К кому-то приходили оперативники во время следствия и расспрашивали, о том, как Андрею, в течение трёх лет, удавалось торговать наркотиками, прямо у себя дома. И соседи рассказывали, что много раз вызывали милицию, когда сил уже не было терпеть выходки наркоманов, которые, купив дозу, вкалывали себе наркотик прямо в подъезде. Потом, кто-то сразу уходил, кто-то падал и лежал в полузабытьи, кого-то рвало, кто-то мочился, не вставая со ступенек. И всегда они оставляли на полу свои шприцы и пузырьки из-под нафтизина.
